mysterium magnum |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » mysterium magnum » Незавершенные эпизоды » (10.3.14) Когда чудеса становятся бредом, разум превращается в безумие
Время действия: 10 марта 2014 года.
Участники: Гермафродит, Салмакида, Ах-Пуч.
Место событий: Мексика, Монтеррей.
Описание: одно божество искало легкой наживы, другое - рвалось из недр разума, а нашли друг друга и майяского бога мертвых. Сразу оба.
Отредактировано Hermaphroditus (06.05.2015 19:43)
Ах-Пуч шёл по улице, источая лёгкий запах формалина и корицы. Он отлично потрудился на обеих работах: отстоял у плиты свою смену, накормив изысканно-гнилостными яствами ценителей, а потом провёл вскрытие пожилого пуэрториканца (грыжа, некроз кишки, перитонит - вкуснятина). Бурую пузырящуюся смесь из брюшины мертвяка Ах-Пуч выгреб в баночку и полакомился ею в перерыве. Больше в морге никто не ждал его внимания, так что даже удалось поспать на столе для аутопсии, накрывшись пахнущей трупами простынкой. Ему приснилась Шибальба, такая, какой она была в старые-добрые времена - полная истязаемых смертных, их страха и их медленно разлагающимися душами.
Теперь же у него было замечательное настроение.
Он белозубо улыбался прохожим и получал улыбки в ответ. Он поделился с бродячим голодным псом своей селезёнкой и с умилением пронаблюдал за агонией. Он насвистывал на ходу популярный мотивчик и наслаждался жизнью - почти так же, как смертью.
Это свойственно людям, это свойственно богам: всем им иногда кажется, что мир подстраивается под их настроение. Тот, кто счастлив, замечает только радостные лица, тот, кто тонет в пучине депрессии, видит лишь собратьев по несчастью.
Ах-Пучу казалось, что вокруг одни только баловни судьбы. И тем странней была шарахнувшая по мозгам аура, исходящая из подворотни. Тревожная, запутанная. Пахнущая безумием и страхом.
Бог мёртвых потянул носом - так, будто вместо вполне человеческого носа у него был зияющий провал.
- Что тут у нас?
Он не раздумывал долго, сразу же повернул к источнику этой странной энергии. Кто бы то ни был, он заинтересовал Ах-Пуча, а значит, был близок к смерти, так или иначе.
Тот, другой, был всё ближе. Можно было заметить, как прохожие неосознанно обходят тёмный зёв переулка по дуге. Ах-Пуч шагнул меж двух покосившихся домов. В переулке сильнее запахло гнилью.
Он сделал несколько шагов в сторону тупика, присел на корточки, протянул руку к тени за переполненным мусорным ящиком.
- Ну-ну, - сказал он мягким тоном. - Не бойся, я не причиню тебе вреда.
Лёгким мановением своей силы он поднял дохлую объеденную мышь, что валялась в канализационном стоке, повелел ей приблизиться к тени. Жест доброй воли, подарок, проверка. Просто мышь с оттиском духа Шибальбы.
- Будешь?
Отредактировано Ah-Puch (07.05.2015 22:03)
На солнечный диск наползла густая тень, и охотник обратился добычей – сдобренная пафосом фразочка неплохо подходила для статьи во второсортной газетенке и с неутешительной правдой описывала феерическую жопу, в которую вдруг угодил греческий бог.
«Шок, сенсация, блядский цирк на улицах!» - назойливый голос прозвучал чересчур громко, чтобы быть мысленным, и Герм, скрипнув зубами, пошел меж старых домов подальше от ненужного людского внимания.
«В эфире я и моя шизофрения!» - визгливый голос психованной нимфы заставил грека ускорить шаг. На самом деле это был его собственный голос, искаженный непривычной ему интонацией и застарелым безумием.
Герм так и не понял, что произошло. Вот он на улице Монтеррея, неприметный как Санта Клаус на гавайской вечеринке, вот зеваки переключились на затмение, и никто, в общем-то, не заметил, как размалеванный человек мешком свалился на прогретый южным солнышком асфальт. Зато – сполна оценили ту неведомую хню, что явила себя миру после. Не успел греческий бог подивиться, с какого перепуга его накрыло нокаутом, как дала о себе знать его вторая половина, что должна была валяться в глубоком отрубе в глубинах его подсознания. Для похрапывающей в сладком забытье она вдруг оказалась непозволительно живой и бодрой – со странным оцепенением Герм пронаблюдал, как его левая рука сама по себе приподнялась до уровня глаз, будто кто-то другой управлял его собственным телом прямиком из центра управления полетами в черепушке греческого бога. Ясность о личности этого «кого-то» пришла сразу после того, как Герм рассмеялся – заразительно, безумно и снова не по своей воле, разом привлекая к себе человеческие взгляды. И тут же от него шарахнулись: с истеричным визгом и криками. В голове быстренько оформилось Очень Хреновое Предчувствие, которое не замедлило подтвердиться, едва Герми разглядел себя в стеклянной витрине уличного магазинчика.
Широко распахнутым глазом он смотрел на свое отражение. Именно глазом, потому что второй оставался невозмутимо спокоен. Только левый уголок губ приподнялся в торжествующей усмешке. Левая половина его головы принадлежала безумной Салмакиде, правая, татуированная осталась его собственной. Совершенное невозможное (до этого момента) физически смешение двух личностей породило невероятное уродливое существо, у которого кроме устрашающего вида были еще и очевидные проблемы с функционированием. Это Герм понял, как только попытался сделать шаг, и ему подставила предательскую подножку безжалостная анатомия, ненавязчиво намекающая, что две сшитые половинки разных людей могут бодро бегать только в кино. Неуклюже переваливаясь и распугивая людей, греку все-таки удалось скрыться в ближайшей подворотне и затеряться меж домой. Внезапно он понял всю ценность мексиканского городка – в двух шагах от условно-главных улочек оказалось легко найти засранный проулок без единой души. Герм никогда бы не подумал, что настанет тот хреновый день в его хреновой жизни, когда он будет радоваться внезапно обнаруженному бомжатнику. Однако он радовался – что может подумать и тщательно поискать ответы на два очень простых вопроса: что за эпическая жопа вдруг с ним приключилась, и как все это разгребать. Пока вопросы неторопливо вальсировали в деформированной черепушке, грек вдруг почуял запах смерти. Не физической – это было нечто большее. Олицетворение смерти, сама ее суть с явным божественным привкусом. Салмакида внутри ликовала – настойчиво тянулась на гнилостный запах, и Герму пришлось приложить немало усилий, чтобы утихомирить сумасшедшее альтер-эго. Пока это ему удавалось.
«Ты ослабеешь, Герми. Ослабеешь, мой хороший Герми, и тогда сможешь только наблюдать».
Грек словно крыса шмыгнул за мусорный бак. Выполняя этот нехитрый маневр, он не особо рассчитывал, что пришлое божество вдруг развернется и уйдет, коль уж потрудилось заглянуть. И словно в ответ на его мысли к ногам бога подобралась мышь, за которой тянулся шлейф тонких подгнивших кишок.
- Что нужно? – сквозь зубы отозвался Герм. Левая рука потянулась к мертвой мыши, и прежде чем грек успел перехватить ее, с чавканьем раздавила гнилое тельце.
«Кажется, я сломала твою игрушку.»
Неизвестный не слишком жаждал общения. Неудивительно, иначе бы он и не прятался в занюханной подворотне. Ах-Пуч не торопил его, продолжая ждать поодаль.
- Я просто хотел спросить, не нужна ли какая-нибудь помощь, - в словах прозвучало столько доброжелательности и чистосердечия, что даже умственно отсталый первоклассник не взял бы у подозрительного дяди конфетку. - В конце концов, это мой долг. Силы у нас, язычников, уже не те, но вдруг смогу что-нибудь сделать. Меня зовут Ах-Пуч, я бог смерти у народа майя. А ты?
Мышь, раздавленная, ставшая комком плоти с торчащими обломками костей, зашевелилась и поползла дальше. Нельзя стать более мёртвым, чем труп. А трупы были покорны воле Ах-Пуча.
- Как красиво... - выдохнул он, уцелевшим глазом мыши вглядываясь в лицо визави.
"Вот почему он так странно ощущался".
Незнакомый бог выглядел отталкивающе ассиметрично, в его чертах слились воедино двое. Мужчина, весь в татуировках - кости, кожа, кости уже на ней. Женщина - нежная чистая кожа, печать безумия в глазах. Можно было разглядеть границу, на которой одни черты сменялись другими, на которой искажалась форма черепа.
Такая сущность нарушала законы природы - но и Ах-Пуч был таким же извращением.
- Ах... - сказал бог Шибальбы. Услышав его упоённый выдох, знающие, прежние, настоящие майя начали бы резать своих детей в попытке задобрить Разрушителя и избежать катастрофы. - Ах.
Ах-Пуч подался вперёд и замер, любуясь, восхищаясь. Ему захотелось вскрыть двуликое существо, исследовать каждый сантиметр его тела. Изучить линию, отмечающую переход из одного тела в другое. Увидеть, как соединены разного вида кости и внутренние органы. Разъять на куски и тщательно, любовно сравнить их друг с другом. Соскрести плоть с костей и сделать из скелета анатомическое пособие и класть его с собой в кровать.
- Ты мог бы стать прекрасней, только если бы пробыл мёртвым неделю, подгнил хорошенько и весь кишел опарышами, - Ах-Пуч улыбнулся - самой широкой и искренней улыбкой, на которую был способен весельчак Честер.
Отредактировано Ah-Puch (10.05.2015 14:47)
Фраза не успела закончиться, как по противоестественно сдвоенному сознанию разошлась яркая вспышка чистейшего безумия – яркого, хлесткого, очищающего от ненужных помех. Помехой стал Герм.
Салмакида всегда была похожа на зверя в западне. Она ждала, грызла свои путы и собственную сущность, чтобы высвободиться, снова ждала. И увидев призрачную возможность, тонкий привлекательный запах гнилостной отравленной свободы, которую принес с собой бог смерти, рванулась, не раздумывая – разрушая останки своих оков и с мучительной нежностью одевая их на Герми. Его время уйти в тень, а она… Она уже здесь.
- И что бы ты с ним таким сделал? – спросила Салмакида, уже не таясь и рассматривая пришлого бога. Герм внутри нее запротестовал, и она решительно подавила его волю. Вышла из тени, с интересом и безумным вызовом глядя на Ах-Пуча. – Закопал? Трахнул? Закопался вместе с ним и устроил оргию с выводком опарышей?
Она звонко рассмеялась – заразительно и безумно.
- А может быть, съел? – нимфа подошла ближе и вдруг резко заозиралась по сторонам. Для полного ощущения свободы ей мешал слабый надсадный гул внутри черепушки и жалкие потуги Герма вернуть себе контроль.
Славный, славный Герми, пора ему показать, что такое контроль. Взгляд нимфы остановился на мусорном бачке. Не дожидаясь ответа майяского бога – а может он и говорил что-то, но она не услышала? – Салмакида подошла к грубо сваренной железной коробке. Мужское начало сына богов внутри нее завыло еще громче, и нимфа довольно улыбнулась. Умный Герми, сообразительный. Все-таки длительное сосуществование приводит к удивительному взаимопониманию – она еще ничего не сделала, а маленький грек уже пищит от страха. Не без усилия Салмакида положила руку на край бачка – так, чтобы запястье приходилось на металлический обрез. И, подмигнув Ах-Пучу, резко захлопнула тяжелую крышку.
Внутренний вой бессилия Герми, гулкое лязганье железа и хруст ломкой кости смешались в удивительную песню для безумной нифы. Закрыв глаза, она повела головой в одну сторону, в другую, прислушиваясь к одной ей слышимой мелодии.
Ярко. Страстно. Восхитительно.
А потом, вспомнив о своем госте, открыла глаза и снова улыбнулась. Вплотную подошла к Ах Пучу и взяла его под руку. Сломанная рука болталась бесполезной тряпкой – такой же как воля Герма.
- Уверена, ты знаешь много интересных мест здесь, - заглядывая в клубящиеся схожим с ее сумасшествием глаза, произнесла Салмакида. – Удиви меня.
[AVA]http://2.firepic.org/2/images/2014-12/11/3wntmqdv2gc0.jpg[/AVA][NIC]Salmacis[/NIC][STA]цепи и кольца[/STA]
Отредактировано Hermaphroditus (13.05.2015 11:07)
Вы здесь » mysterium magnum » Незавершенные эпизоды » (10.3.14) Когда чудеса становятся бредом, разум превращается в безумие
