После феерического забега по каньону в компании угашенного в сопли ацтека и предшествующего ему нездорового кабздеца змеиный бог принял, пожалуй, самое верное решение за последние несколько дней – притормозить с протравлением божественного организма наркотической дрянью, принудительно отключить ту часть мозга, что отвечала за гребучую идейность и упорно не давала покоя индейскому богу, и заняться делами. Простыми человеческими делами Диего Веласкеса, коих немало собралось, пока его божественное альтер-эго прохлаждалось в упоротой нирване и усердно творило хуйню.
Кавиль вяло мотался по дому в ожидании, когда его скомканное сознание немного просветлеет и настроится на восприятие обычной, человеческой действительности, где ключевым словом было «человеческой», а главным условием – отсутствие всякой потусторонней херни, особенно от которой забористо смердело христианским дерьмом. В этой реальности майя краем глаза заметил новостную сводку и прыгающих прямо под смотровой площадкой двух придурков в роучах, душевно повеселивших туристов.
Как-то исторически сложилось, что если Кавиль чудил в компании такого же йобушка, в худшем случае их чудачество заканчивалось пополнением коллекции йотуба, а вот если змеиный бог отправлялся на сомнительные подвиги в одиночку, вооруженный химической дрянью и зашкаливающей мизантропией, как правило, случался пиздец. И не всегда окружающим - когда майяский бог задался вопросом, где он успел проебать свой смартфон, глумливое подсознание тотчас выдало партию обрывочных воспоминаний о похождениях гребаного Ромео индейского пошиба.
Возвращаться к этой теме даже мысленно Кавилю совершенно не хотелось, стремное и мерзкое чувство тут же давало о себе знать, стоило пустить размышления в сторону своих приключений у американо-мексиканской границы. Змеиный бог ничуть не сомневался, что шалава недолго горевала о несостоявшейся семейной жизни, и коль ее шибанутый на всю индейскую голову новоиспеченный супруг ожидаемо испарился поутру, бодро потопала обратно на работу в американское захолустье. Майя не особо верил в глубокие душевные страдания дорожной шлюхи, но что-то в его сознании время от времени напоминало ему, что без оглядки на метания шалавы или их отсутствие, такими нехитрыми он с маниакальном упорством продолжал исследовать, как сильно может опуститься. А мироздание меж тем не упускало случая еще разок издевательски потыкать Кавиля рожей в его сомнительные подвиги - после недолгих размышлений змеиный бог без особого энтузиазма понял, что без информации, которую он не единожды старательно забывал перекинуть в веб-хранилище, ему будет непросто и с неохотой решил еще раз повидать свою шалавистую женушку. Он догадывался, что едва ли его повторное появление вызовет у нее большой восторга, подозревая, что причиной будет вовсе не обычная шлюховатая жадность, которую он, впрочем, не исключал, а его собственное мудачество.
Память заскорузлыми слоями крошилась в черепушке майяского бога, обжигая сознание короткими вспышками воспоминаний. Ему было бы проще малодушно свалить все на особенный профессионализм и податливость дорожной девки, но думать так означало снова лгать самому себе. Он не решался разбирать на составляющие рулившую той ночью его в башке немыслимую мешанину из упороса, йобнутости и сумасшествия, догадываясь, что их соотношение может его не обрадовать.
Просчитывая весьма вероятные перспективы безмерно теплой встречи, змеиный бог был решительно настроен приложить шалавку внушением и без лишних истерик забрать телефон, если, конечно, та не успела его толкнуть в ближайшей подворотне. С этими мыслями он снова появился на убогой заправке и, не успев сделать и шага, ошалело замер на месте. Его вновь коснулось уже знакомое ощущение чужой ауры, но только если раньше он принял его за феерический приход и безумные закидоны собственного разума, то теперь отчетливо понял его природу. И тупо застыл перед баром, переваривая знание, что где-то здесь шастает его несостоявшаяся шалава-жена с божественным происхождением.
Сейчас - когда из мозгов выветрилась вся дрянь и утихомирился взбудораженный рассудок, он недоумевал, какое снизошедшее на его бедовую башку затмение помешало ему распознать боженьку, прежде чем пуститься с ней в психоделический трип. Ответ, в общем-то, нашелся быстро и уперся все в ту же наркоту и йобнутность майяского бога, и вместе с тем Кавиля обожгло злым непониманием – он не догнал, кто перед ним, но могла ли этим похвастаться и божественная шалава? Стремительно росло непонимание, в какую блядскую позу встал этот гребаный мирок, если индейские богини вдруг начали зарабатывать себе на жизнь таким незатейливым ремеслом. И все-таки где-то в глубине сознания сквозь непонимание и колыхнувшуюся было злость до Кавиля старательно пытался достучаться здравый смысл – те немногие остатки, что выжили после загула. Он упорно обращал внимание злюкнувшегося боженьки на особенное ощущение чужой ауры – слабое, словно что-то придавило ее плотным коконом, но в то же время майя не чувствовал никакой посторонней заразы. Строить догадки, в чем причина такого необычного состояния ауры, на расстоянии было так же бесполезно, как и с выражением глубокого ахуя на индейской роже стоять столбом на заправке, и, бегло оглядев уже знакомое захолустье, Кавиль решительно толкнул дверь убогого бара.

Пока Кавиль подходил к спрятанному в полумраке столику, он успел перебрать несколько возможных вариантов начала разговора и очень быстро понял, что совершенно неважно, что он сейчас скажет. Рассчитывать на конструктивный диалог, когда вдруг перед брошенной шалавой, но все же женщиной, нарисовался ее намудачивший клиент, было примерно так же разумно, как заполнить снежный шар нитроглицерином и от души его потрясти. Майя мог бы сейчас с одинаковом успехом сказать, что ему ничего не нужно от Джил, или что он – гребаный йети, с феерически предсказуемым и идентичным результатом: шквалом негодования на его голову.
Кавиль был готов стоически выслушать подробный рассказ о своих сомнительных достоинствах, полагая, что он откроет ему глаза на единственное имеющее значение для него сейчас - красиво ли ему подыграли, прекрасно понимая его сущность, или же божество по каким-то невозможным и пока не укладывающимся в черепушку майя причинам действительно считала себя дорожной шалавонькой Джил.
В первое верилось с трудом. Отчего-то другой, почти фантастический вариант виделся Кавилю более вероятным. Быть может, оттого что аура богини была схожей с его, индейской, пусть она и не происходила из солнечных царств, а может, змеиный бог вновь выдавал желаемое за действительное, погрязнув в забродившей идейности и упрямо отказываясь принимать, что в отличие от него, застопорившегося пару веков назад на крохотном островке Петен Ицы, другие языческие боги, в то числе и индейские, живут дальше. Не ебут себе мозги и развиваются – даже если их развитие вдруг приводит к бытию шалавой на замшелой заправке.
Свежий разгул без прикрас показал, насколько он безнадежно застрял в прошлом и запутался в собственном разуме. Кавиль судил слишком критично и резко, и многое оценивал с точки зрения давно сгнивших принципов точно так же давно несуществующего бога, и поэтому сейчас он не торопился делать выводы – феерия кромешного кабздеца донельзя ясно показали ему, что с логикой и восприятием вообще у него как-то совсем не задалось. И хилую отмазку, в которую обратилось было понимание, что Джил – божество, звякнувшую в башке эдаким оправданием самого себя и долбанутости внутричерепного содержимого, Кавиль уверенно выслал подальше.
- Ты действительно не помнишь, кто ты? – глядя в полнившиеся злостью глаза девушки, прямо спросил майя.

С минуту она неотрывно буравила его взглядом, где всколыхнувшийся было гнев медленно перетек в неподдельное изумление. Еще когда он только вошел и заметил ее, Джил наспех раздумывала, что сделать: спросить или дождаться, пока эта скотина сама соизволит открыть рот, чтобы поведать, за каким хреном явился снова. Девушка даже не успела додумать фразу, что до того назойливо вертелась на языке невнятным набором излишне эмоциональных междометий, как индеец вдруг заговорил. Джил недоуменно округлила глаза, упорно продолжая молчать в попытке осознать смысл заданного вопроса. Мозг шустро зацепился за брошенную фразу, переварил сказанное по-своему – и удивление живо сдобрила свежая порция злости, перемешанной с невольной обидой.
– А ты пришел мне об этом напомнить? – внезапно переспросила девушка чуть дрогнувшим голосом вместо того, чтобы с ходу разразиться праведной руганью. Заданный Кавилем вопрос плохо укладывался у Джил в голове ввиду того, что был нелепым по своей сути. И вместе с тем уязвленный разум назойливо увещевал, что индейский хмырь явился с определенной целью, и вовсе не потому, что на него внезапно окрысилась его отсутствующая напрочь совесть.
Отчего-то Джил сделалось невыносимо мерзко, хотя сама она не до конца понимала, чем именно ее так задел идиотский вопрос.
– Не трудись, – продолжила девушка, чувствуя, как злость новым витком окутывает сознание. – Я отлично помню, что всего лишь дорожная блядь, которой можно попользоваться и забыть, а еще я отчетливо помню твою мудачью рожу, и если сейчас ты не съебешь отсюда нахуй, – она недвусмысленно покосилась на ополовиненный пузырь вискаря, – я расхерачу эту бутылку об твою голову, чтобы впредь тебя беспокоили только твои собственные провалы в памяти.
Джил цедила слова утрированно сдержанным тоном, стараясь не сорваться на крик, и все это время не отводила от индейца ненавистного взгляда, после чего неожиданно безумно улыбнулась и тихо проговорила:
– Вот видишь, я тоже умею быть вежливой.

Кавиль мог бы ответить прямо, но что-то ему подсказывало, что такую прямоту девушка точно не оценит. Конечно, можно было бы с серьезной рожей заявить придорожной шалаве, что на самом-то деле она индейская богиня, только случайно позабывшая о своей сущности, и между делом сделать самому с собой ставку, как скоро бутылка с херовым вискарем все-таки разлетится об его башку. Притормозив с глумливыми размышлениями, майя не без растерянности задумался, а как все-таки объяснить, зачем он здесь. Прямолинейность не вкатывала, уклончивые фразочки и полунамеки означали бессмысленное топтание на месте, а если от любых слов сейчас не было практической пользы, оставалось одно – показать Джил, что в ее простом и обыденном существовании есть что-то выходящее за грань человеческого понимания.
- За тобой, - все так же ровно отозвался Кавиль. Как-то странно посмотрел на нее, словно силясь разглядеть что-то в ее глазах, и негромко добавил. – И ты права – вести беседы лучше в другом месте.
Он быстро ухватил девушку за руку, и прежде, чем она попыталась вырывать ее, окутал плотным покровом стихийной силы, меньше чем секунду оставляя занюханный бар за тысячи миль. Ауры снова перемешались, и на трезвую голову их необычное слияние ощущалось точно так же восхитительно ярко, живо воскрешая эйфорическое чувство, от которого у змеиного бога живо ехала крыша.
Кавиль мягко поддержал Джил под руку, когда задрипанная халупа вдруг сменилась уже хорошо знакомой ей смотровой площадкой напротив дремлющего вулкана. Рядом сновали люди; за спиной раздался робкий недоуменный возглас – по-видимому, кто-то заметил, как странная пара вдруг просто появилась из ничего. На метания смертных змеиному богу было решительно положить.
- Узнаешь, Джил? – тихо спросил Кавиль, не отрывая взгляда от индейской богини.

Казалось, она даже не успела толком удивиться, снова насочинять себе небылиц и твердо решить, что двинутый индеец задумал развлечься каким-нибудь особо извратным способом, избрав ее в качестве объекта своих нездоровых развлечений. Едва открыв было рот то ли для праведного возмущения, то ли для очередного душевного посыла все по той же проторенной дорожке, Джил внезапно почувствовала, как чужие пальцы плотно сомкнулись на ее запястье, а после сознание потонуло в водовороте знакомой феерии ощущений. За считанные секунды будто бы нечто дремавшее внутри нее, дикое и неизведанное, вдруг яростно ринулось наружу, вырывая ее из реальности и затмевая разум.
Порыв ветра подхватил копну темных волос девушки; обоняния коснулась ласковая свежесть прохладного воздуха, не имевшего ничего общего с насквозь прокуренным баром; чей-то возглас резанул слух – и девушка резко повернула голову, упершись взглядом в застывшую немым гигантом громаду горы. Джил инстинктивно отшатнулась от столь поразившего ее зрелища. Она отчетливо помнила это место, даже не смотря на то, что в прошлый раз впервые в жизни видела его живьем, будучи при этом не в своем уме то ли от количества употребленной дури, то ли находясь под гипнотическим воздействием индейской заразы, с легкостью запудрившей ей мозги. Однако чудеса чудесами, но ведь ей взаправду пришлось потратить несколько дней, чтобы добраться домой. А может, обратная дорога ей тоже почудилась – как нечто несуществующее, навязанное мозгу извне, волей чужого внушения, опутавшего ее разум невидимой сетью – вот как сейчас. Ведь невозможно за секунды перенестись из пункта «А» в пункт «Б», расстояние между которыми измеряется не одной сотней километров.
Древний вулкан непостижимым образом манил, увлекая сознание в какие-то немыслимые тайные дебри, украдкой подсовывая внутреннему взору затейливые образы из чьей-то чужой и в то же время будто бы ее собственной жизни, поселяя в душе удивительное чувство сопричастности с чем-то невыразимо естественным и настоящим. И только где-то на самом краешке земного, человеческого рассудка что-то отчаянно визжало, настойчиво утягивая обратно в реальность.
Невероятным усилием воли Джил отвела взгляд от горы – и действительность мгновенно обрушилась на нее разнотональностью человеческих голосов, в нестройный хор которых мягко вклинился один единственный. Она вскинула на Кавиля полный изумления взор, вцепившись в его руку мертвой хваткой.
– Ты не посмеешь снова меня здесь бросить, – почти скороговоркой выдала девушка, тут же затравленно заозиравшись по сторонам.
Ее персональное понимание этого мира, обиходное и заурядное, стремительно рушилось, осыпаясь кучками сухой штукатурки. Если это и был способ поиздеваться, то точно самый неожиданный и изощренный.

Кавиль ответил не сразу; какое-то время молчал, раздумывая. Он угадал, когда, снова увидев Джил, больше сердцем, чем своей хромающей логикой решил, что она не разыграла глумливое представление, и не ошибся, решив, что ее человеческая память заканчивалась там же, где она перестала ощущать себя божеством. Майя медленно обвел взглядом величественный вулкан и теряющиеся вдалеке земли, прежде бывшие свободные, а теперь – покоренные. Когда-то здесь были другие люди и другие боги, и сколько их, лишенных силы, сгинуло в небытие. Много ли нужно богу, чтобы навсегда раствориться в вечности? Ответ рассекал сознание своей пугающей простотой – гибель его народа. Кавиль слишком хорошо знал это на своей шкуре и не единожды видел агонию истребленных цивилизаций. Когда умолк голос веры, вместе с ним замолчали и божества, особенно слабые, почти безвестные, чьи имена хранились в памяти узкого круга людей, трепетно передававших свое знание и ныне давно истребленных в угоду высокодуховному насаждению цивилизации и просвещения.
- И нет будущего, - наконец, снова заговорил майя. – Сколько бы ты еще выдержала с таким настоящим?
Кавиль не мог знать наверняка, как это – забыть и существовать в ловушке из собственного разума, где есть только паршивая однообразная и безыдейная реальность, растянутая на долгие годы существования, быть может, с гложущим чувством пустоты изнутри и пониманием отчаянной неправильности всего происходящего. Когда сам он обратился в хтоническую тварь, провал в памяти о своей сущности тут же заполнился голосом древнего создания. Кавиль не барахтался в безвестности, как происходило сейчас с Джил. И прежде, чем та успела бы ответить, он продолжил:
- Пойдем со мной – пока ты не вспомнишь, кто ты, или не захочешь уйти.

Возможно, она могла бы еще долго все так же неподвижно стоять, позволяя ветру путаться в волосах, и безмятежно созерцать заснувший вулкан, но голос по другую сторону реальности упрямо тянул назад, вынуждая выныривать из эйфорического чувства обманчивой безмятежности.
Джил моргнула, насильно выгоняя из головы затейливые образы нелепых фантазий, и вопросительно посмотрела на индейца, окончательно избавляясь от наваждения. Освободившееся в душе место живо заняло, казалось бы, уже позабытое подозрение, а вместе с ним разом нагрянул и целый ворох воспоминаний о тех минутах, когда меньше недели назад, стоя на том же самом месте под молчаливой лунной ночью и преданно заглядывая в глаза, этот мутный тип надевал ей на палец кольцо. Джил мельком скользнула взглядом по рукам Кавиля, без удивления отмечая, что никакого кольца не было и в помине. Девушка досадливо усмехнулась, мысленно попеняв на собственную наивность, затем она молча сделала шаг вплотную к мужчине, смяла пальцами футболку у него на груди и несильно потянула на себя, вынуждая нагнуться. Приподнявшись на носки и почти касаясь губами уха индейца, Джил очень тихо заговорила:
– Я не верю ни единому твоему слову. Мне насрать, каким неведомым способом ты вновь меня сюда притащил, и я не хочу даже думать на эту тему. С тобой, – она нарочно сделала акцент на этом уточнении, выдержав короткую паузу, – я никуда не пойду. Ты доставишь меня обратно в ту самую вонючую дыру, которая тебе так не нравится, и свалишь нахер из моей жизни.
Девушка отстранилась и, как ни в чем не бывало, вновь окинула равнодушным взором раскинувшийся впереди и под ногами живописный ландшафт.

«Ну блядь…» - в сознании змеиного бога отчетливо прозвучала мысль, красноречиво свидетельствующая об еще одной похеренной его задумке. Чуда не случилось – чужая энергия не содрала плотный покров амнезии, а перемещение в дикие ебеня вместе с пламенной речью Кавилю, по-видимому, окончательно лишили индейское чудушко душевного равновесия. Майя еще пару мгновений с растерянностью и досадой смотрел вслед Джил, шустро убегающей от индейского психопата. За это время он успел малодушно подумать, что самое время позвать на помощь Вакан Танку, и вспомнить, что без телефона и номера это немного проблематично; уцепиться за мысль притащить сюда индейскую фиялку и, оценив собственное состояние, прийти к выводу, что с еще одним метанием в Штаты лучше пока повременить.
Тяжело вздохнув и в который раз помянув свою уникальную долбанутость, Кавиль побежал следом. На какое-то время он потерял ее из виду, а когда увидел снова, вместе с пришедшим ощущением очень хорошо знакомой ему ауры увидел еще и еле различимую тень сбоку от дорожки. И уже не сдерживаясь, от души выругался – если что-то и могло добавить пиздеца в эту и без того феерически кабздецовую ситуацию, так это появление очень резвого майяского котика.
До Джил не оставалось и десяти шагов, и Кавиль даже наивно понадеялся, что успеет догнать ее раньше, чем она заметит ягуара, однако пятнистое йобушко, по-видимому, расценив все происходящее как некую игру и не вдаваясь в подробности непростых божественных отношений, решило иначе. Балам выпрыгнул на дорожку прямо перед индейской боженькой и с любопытством уставился на незнакомое божество. Очевидно, кошак живо припомнил, как змеиный бог носится с ним наперегонки по непроходимым джунглям, смекнул, что в этот раз он решил променять его компанию на другое божество, и теперь озадаченно пялился на богов, переводя взгляд то на то на Кавиля, то на его нового компаньона. Майя очень быстро нагнал застывшую в ступоре Джил и остановился так, чтобы оказаться между ней и Баламом.
- Не бойся его, он тебя не тронет, - змеиный бог еще не закончил фразу, как подсознание разразилось язвительным комментарием, что, конечно же, Джил ну совсем нечего бояться – она всего-то оказалась в джунглях в компании индейского психопата с ручным ягуаром; безопаснее просто не придумаешь. А ягуар меж тем, живо оценив слова Кавиля, снова уставился на Джил и, неторопливо переступая тяжелыми лапами, двинулся к девушке.

Она стремительно бежала, не оглядываясь и удерживая перед глазами только узкую ленту зеленой дорожки, терявшейся где-то в джунглях. Не обращая внимания на хлещущие по ногам ветви кустарника, Джил неслась вперед в надежде наткнуться хотя бы на какое-то подобие цивилизации. О том, что этот ненормальный шизоид, с такой легкостью не раз проворачивавший у нее на глазах фокусы с манипулированием человеческим сознанием, может сделать с несчастными людьми, рискнувшими встать у него на пути и помочь до смерти напуганной девушке, она не задумывалась, вернее упорно гнала из головы страшные мысли. Когда речь заходит о выживании, альтруист в человеке гибнет.
Дорожка меж тем снова вильнула – и Джил замерла, как вкопанная, неверяще уставившись прямо перед собой. Огромный пятнистый зверь, с любопытством наклонив голову, стоял посреди тропинки и заинтересованно разглядывал девушку. Ягуар не двигался, Джил тоже. Мозг услужливо подкинул своевременную мысль о том, в джунглях шастают дикие звери. Не все они дружелюбные, а, случается, что и очень голодные.
Широко распахнув глаза, девушка испуганно таращилась на животное, будучи не в силах сообразить, как вести себя дальше. Перспектива быть заживо сожранной огромным диким котом в рейтинге желанного способа смерти находилась примерно на той же позиции, что и оказаться замученной психованной маньячной скотиной – то есть энтузиазм покинуть этот бренный мирок рассеивался начисто.
Услыхав шорох где-то поблизости, Джил невольно дернулась, живо повернув голову в сторону раздавшегося звука и на мгновение выпуская зверя из вида. Глаза девушки округлились еще сильнее, когда она вновь заметила уже ненавистного ей индейца. Если раньше при виде преградившего путь животного Джил готова была списать все на случай, в диапазонах которого вероятность повстречать в джунглях хищника имела все шансы на реализацию, то слова Кавиля о безобидности огромного кота окончательно убедили девушку в том, что случайностей не бывает.  С пугающей ясностью рассудок живо подкинул чудовищную идею о том, что все это часть заранее продуманного плана, этап какой-то очень жестокой игры, где загнанная жертва в ее лице, до последнего лелея в мыслях смутную надежду на чудо и счастливое избавление, мечется по лесу, чтобы, в конце концов, оказаться разодранной на глазах у этого ненормального придурка его ручным ягуаром.
Тем временем зверь неторопливо двинулся в сторону девушки – и она, тут же припомнив неконтролируемый страх, исказивший чье-то лицо и выжигающее ощущение злобы и животного голода, которым буквально разило от невидимой твари, на ватных ногах попятилась назад. Наткнувшись спиной на преграду (очевидно, это было дерево), Джил зажмурилась и истошно завопила, то ли силясь таким образом привлечь хоть чье-то внимание, если здесь поблизости были еще люди; то ли надеясь вспугнуть индейского психопата с его гребаным ягуаром. Взаправду же своим визгом она только еще больше пугала саму себя и, увлекшись, не сразу почувствовала, как что-то мягкое настойчиво ткнулось в бедро.
Перестав верещать, девушка опасливо приоткрыла один глаз, с удивлением понимая, что есть ее до сих пор никто не начал, а пятнистый зверь стоял рядом и вдохновенно натирался об нее лбом в попытке подсунуть мохнатую макушку ей под руку.
Джил ошарашенно отдернула руку, и вскинула взгляд на Кавиля.
– Что тебе от меня нужно? – испуганно проговорила она, вжимаясь спиной в шершавый древесный ствол.

От каждого, в общем-то, простого и разумного вопроса Джил майя ненадолго выпадал в состояние, близкое к ступору, не решаясь прямо вываливать откровения вдруг возжелавшего помочь боженьки. Подсознание тотчас поправило владыку стихий, напомнив, что бедная девочка пока еще не знает о его сущности, поэтому в сухом остатке оставался упорно помогающий индейский психопат. Не самый оптимистичный расклад для задушевной беседы о том, какого, собственно хрена, он доебался до спокойно живущей в своем славном мирке шалавоньки. Кавиль мягко, но решительно взял ее за руку и повел обратно к дому.
- Все это для тебя сейчас выглядит дохрена нездорово, - не глядя на Джил, заговорил майя. – Ты уже считаешь меня полным психом, и если я расскажу тебе все, как есть, сочтешь еще большим. Сможешь ли ты поверить, что ягуар, которого ты сейчас видела, живет здесь уже не одну тысячу лет, а ни один человек не может за мгновение оказаться из Калифорнии в Гватемале, и, тем не менее, мы здесь. Ты не помнишь не просто о своем прошлом, а о своей сущности. Останься здесь на несколько дней. Если не вспомнишь, я верну тебя на ту заправку, и ты забудешь обо мне... Ты же видела все эти фокусы с людьми…
На лице змеиного бога мелькнула невеселая усмешка – в его силах было заставить Джил забыть о нем, но он не мог достучаться до ее памяти. Он подозревал, что если бы не его мудачество, сейчас все могло быть намного проще, и без оглядки на злость и обиды девушка, возможно, скорее бы повернула свои мысли в нужную сторону, но он сразу же отверг идею внушением убрать из ее памяти паскудное воспоминание о прошлых развлечениях с неадекватным индейцев – майя не хотел создавать в ее голове еще больший бардак, чем творился там сейчас, а коль божественные способы убеждения не годились, оставались простые, человеческие, с которыми у Кавиля как-то изначально немного не задалось.
- У тебя нет причин мне верить после того, как я тебя бросил, а потом притащил сюда, - в мыслях змеиного бога фраза цинично продолжилась, озвучивая, что и выбора у нее тоже нет. Оказавшись посреди джунглей в чужой стране без документов и денег, бежать некуда, а еще Кавиль с неохотой задумался, что ему может не хватить этого времени, и он не сможет ни вернуть ей память, ни сообразить, что так надежно блокирует восприятие божественной сущности. Будет ли тогда смысл в его порыве оградить индейскую богиню от блядского мира, где она всего лишь дорожная девка, или все-таки придется прожевать паскудную истину, что боги погибших народов рано или поздно уходят вслед за своими людьми, а он, рожденный в небе, всего лишь бессмертное существо. Впереди сквозь плотные заросли джунглей уже замаячили очертания притаившегося на берегу Атитлана домика Кавиля, и змеиный бог остановился, обернувшись к Джил.
- Прости меня, - глядя в ее глаза, коротко сказал майя, осторожно касаясь пальцами волос девушки, и, помедлив, добавил. – Тебе действительно нечего бояться, никто не причинит тебе вреда.

Джил подавила едва не вырвавшийся нервный смешок, когда Кавиль озвучил ее собственные мысли на свой счет, предположив, что она может счесть его еще большим психопатом. «Куда уж больше?» – ехидно заметил внутренний голос. Тем не менее, девушка не стала сопротивляться, когда индеец, взяв ее за руку, куда-то повел за собой через джунгли. Кавиль продолжал нести какой-то нереальный бред, а Джил молча шла следом, оглядываясь по сторонам и обреченно понимая, что ей никуда отсюда не деться. При упоминании тысячелетнего ягуара девушка ненадолго задержала недоуменный взгляд на индейце, силясь понять, он ее совсем за дуру держит, или попросту сам не в себе? Судя по серьезному виду, с которым тот вещал эту нездоровую муть, девушка сделала ставку на второй вариант, заключив после всего, что она видела, что с головой у этого типа явные проблемы. Однако переспрашивать и уточнять она не стала, рассудив, что лучше молчать, пока этот чудик увлеченно треплется, не доебываясь до нее с очередным идиотским вопросом.
«Гватемала…, – повторил разум название страны, в которой они сейчас находились. –Превосходно! – вновь глумливо прокомментировал полученную информацию внутренний голос. – Куда дальше? В Антарктиду? На Северный полюс? На Луну, блядь?»
На брошенное вскользь замечание о манипуляциях с человеческим сознанием Джил так же намеренно ничего не ответила – она вообще решила, что будет упорно молчать. Раз уж бегать по джунглям и верещать во весь голос бессмысленно, то пусть этот больной на всю голову индейский хрен довольствуется тем, что она его мирно игнорирует.
Впереди тем временем замаячили очертания какого-то строения, и Кавиль неожиданно остановился, обернувшись к замершей в недоумении девушке. Почему-то в его вроде бы простом и искреннем на первый взгляд извинении Джил вновь почудилась насмешка, и она не удержалась, преждевременно отступив от выбранной самой же ею стратегии.
– Я видела, что ты делаешь с людьми, – заговорила она, стараясь не повышать голос и не истерить. – И что дальше? На этом месте мне полагается восхититься твоими недюжинными умениями? Окей, убедил – восхищаюсь, очень талантливый мальчик. Тебя в детстве недохвалили что ли, что теперь ты пытаешься самоутвердиться и выбить из людей признание твоей уникальности, похищая их?
Заверения Кавиля о том, что ей ничего не угрожает, не больно-то внушали доверие, а осознание того факта, что сейчас она всецело зависела от его воли, бесило Джил со страшной силой. Здравый смысл подсказывал, что, возможно, она нарывается, и не очень-то умно тыкать маньяков мордой в их собственные комплексы, но события развивались настолько немыслимым  образом, что какой-то части ее существа (очевидно, той, что отвечала за наиболее безрассудные идеи) отчаянно хотелось проверить, как скоро она сумеет вывести из себя эту преувеличенно терпеливую индейскую скотину.

Сознание майяского бога упрямо выдиралось из неглубокого и поверхностного сна. Кавиль просыпался, устало таращился на полосы лунного света и засыпал – чтобы снова проснуться. Растревоженный разум упорно отторгал состояние покоя, не желая успокаиваться. Змеиный бог в очередной раз закрыл глаза, силясь, наконец, провалиться в сон и вырубить докучливое подсознание, ему это почти удалось, если бы на грани полудремы его не выдернул из долгожданных объятий сна еле слышный звук открывшейся двери и такие же, почти неслышные человеческому слуху легкие шаги. Кавиль не пошевелился - продолжил спокойно лежать, глубоко и ровно дыша. Очень хреновая догадка мелькнула в его голове, зачем Джил объявилась в его комнате посреди ночи, почему ступает так тихо и замерла у его кровати. По-видимому, майя недооценил сразу две вещи: никуда не девшийся и дремавший внутри нее нрав индейской богини и приобретенный инстинкт выживания дорожной девки.
Острое лезвие легко вошло в грудь майяского бога и за сотую долю секунды до того, как оно пробило бы сердце, Кавиль под оглушительный вопль собственной интуиции исчез и тут же появился за спиной Джил. Внутри индейца живо закипела взрывоопасная смесь недоумения и злости: на гребаную шалаву, в которой он сейчас видел именно шалаву, а никак не беспамятную боженьку, на себя вместе со своим идиотским альтруизмом. Рывком он развернул к себе Джил, вырвал из ее руки нож и отшвырнул его подальше.
- Не самое разумное решение, - зло прошипел змеиный бог. На его груди все еще красовался неглубокий порез с вытекающими тонкими струйками крови. Воплощаясь заново, Кавиль нарочно оставил его – он хотел, чтобы Джил увидела, как едва не ставшая смертельной рана затягивается на ее глазах.
- Если бы ты хотя бы на минуту перестала истерить, то поняла, что ничем не отличаешься от меня, - ведомый больше злостью, чем разумом майя коснулся пальцами висков девушки и, бесцеремонно вторгаясь в ее сознание, обрушил на нее ворох воспоминаний и образов: о земле, о которой она забыла; о первых пришлых чужаках и кровопролитных сражениях за право существования; о почти истребленном народе… Его память о североамериканских сородичах начиналась с существования разбросанных по континенту индейцев, еще не ведающих о безжалостном колесе цивилизации, что передавит их культуру, и заканчивалась их жестокой смертью. Передавая осколки своей памяти, Кавиль переживал их заново, и в какой-то момент здравый смысл истошно заорал, что и без того перепуганной девушке достаточно кромешного пиздеца. И Кавиль, отпрянув, резко оборвал поток своей памяти… Молча отошел от Джил, сгреб с кровати простынь с алыми потеками, за каким-то хреном обернул ее вокруг пояса, словно его вдруг стал напрягать немного непотребный вид, и сел на край кровати. Майя раздирали противоречивые мысли: прожевать ли ему несостоявшееся убийство и продолжить попытки достучаться до чужой памяти или прямо сейчас отправиться в Штаты и вышвырнуть эту шалаву в ее любимую загаженную клоаку.

Чужое присутствие, явственное ощущение которого нахлынуло на Джил, затмевая собой бешенный стук ее собственного сердца, девушка почувствовала гораздо раньше, чем руки индейца резко развернули ее к себе. Не в силах вымолвить ни слова, она в ужасе смотрела на человека, которого только что хотела убить, и, кажется, ей это даже удалось, однако сейчас Кавиль вновь стоял перед ней, будучи невозможно живым, а по выражению его лица Джил догадалась, что едва не достигший сердца нож его не слишком-то обрадовал. Очень мягко сказано. Она испуганно перевела взгляд на сочащийся кровью порез на груди мужчины, завороженно наблюдая, как рана затягивается на глазах, а на месте покалеченной плоти появляется обыкновенная здоровая кожа, только перепачканная кровью. Ей казалось, что все это не реально, что это какой-то невероятный, фантастический кошмар.
Краем глаза Джил увидела, как рука Кавиля взметнулась к ее лицу, и, инстинктивно закрыв глаза, девушка дернулась, ожидая что сейчас он ее ударит. Однако вместо грубой физической силы в ее сознание хлынул стремительный поток чужих образов. Она видела раскинувшиеся на многие километры леса; людей, говоривших с ветром, просивших у неба дождя, а у земли урожая; людей, которые в каждом животном остро чувствовали присутствие великого духа, а каждую крупицу природы берегли, словно самое родное и любимое существо. Идиллическая картинка вмиг сменилась огромными полыхающими кострами – не призванными обогреть нуждающихся, но разящими ядовитыми парами плавящейся плоти. Пришедшие чужаки, словно зараза, распространялись по древней земле, увеча ее, истребляя целые народы, надсмехаясь над их верованиями, убивая на глазах близких, переламывая пополам волю. Девушка чувствовала, как где-то внутри нее самой зарождается дикая злость, жгучая ненависть к тем скотам, что хладнокровно убивали невинных. На неуловимо короткий миг ей показалось, будто нечто подобное она уже испытывала прежде и тогда стихийная ярость сумела найти выход.
Одновременно с этим поразительно знакомым чувством, так и не достигшим логического завершения, прервался и поток образов. Джил вновь вернулась в реальность – в ту самую дрянную реальность, где она только что собственноручно едва не убила спящего человека. А человека ли? Девушка растерянно обернулась и, остановив взгляд на индейце, дрожащим голосом тихо спросила:
– Если ты не человек, то кто?

Майя повернулся к Джил и прислонился спиной к окну, разглядывая девушку внимательным взглядом. Вполне возможно, она попросту подыгрывала ему, понимая, что только собиралась угондошить его, а теперь справедливо опасаясь последствий, заговаривала ему зубы, поддерживая любую, даже самую безумную тему. А может, что-то из увиденного заставило ее отключиться от обжитой шкуры дорожной девки и посмотреть на все это иначе.
- Безумие.. – эхом отозвался Кавиль, - что-то такое я и подумал, когда, увидев тебя во второй раз,  понял, что ты не помнишь, кто ты.
Индеец ненадолго умолк, по-прежнему не отрывая взгляда от Джил. Кажется, он начинал повторяться, в который раз за один ставший неожиданно длинным день убеждая беспамятную богиню в ее беспамятстве.
- Такие, как я, чувствуем себе подобных. Я почувствовал – тебя. Ты можешь все это посчитать бредом индейского психопата, а можешь прислушаться к себе или напрячь память – должно же в твоей жизни было случиться что-то, что хотя бы один гребаный раз не поддавалось обычному, человеческому объяснению.

Джил молчала, невольно ловя себя на мысли, что ненормального, с точки зрения заурядного человека, в ее жизни и впрямь было предостаточно: взять хотя бы ее безуспешные попытки сдохнуть или то самое гребанное беспамятство, из-за которого над ней частенько насмехались те, кто был в курсе масштабных провалов в памяти дорожной шлюхи. Было и много другого, включая повседневные бытовые мелочи, которые, конечно же, она сама не раз замечала, но не решалась говорить с кем-либо на эту тему. Что же касается того особого ощущения, о котором говорил Кавиль, Джил, кажется, понимала, о чем он. Это было что-то глубинное и для нее непонятное, но, однозначно, подобного странного интуитивного родства прежде она не помнила.
Ей отчего-то вдруг очень захотелось съязвить на тему, как же так вышло, что волшебное чутье Кавиля лажанулось в первый раз? Или все дело было в том, что нечеловеческий индейский мозг подключался только после того, как нечеловеческое индейское тело славно потрахается, а потом еще почти неделю натужно переваривал полученную информацию? Впрочем, Джил хватило ума вовремя прикусить язык и не озвучивать вертевшийся на языке вопрос.
– Ну хорошо, – заключила она после порядком затянувшейся паузы, – допустим, ты прав, и мне тоже доводилось замечать за собой не совсем обычные для человека свойства, но я не влезаю людям в мозги, не меняю место своего нахождения силой мысли, а единственные, кто в меня верят – это мои клиенты, да и то, – девушка иронично усмехнулась, – у них это процесс обычно скоротечный.

Кавиль молчал, пока Джил раздумывала над его словами, а когда она заговорила, выражая неопределенное допущение, не удержался от ироничной улыбки.
- Как бы ты могла… - продолжение фразы очень быстро выстроилось в головушке змеиного бога, и он благоразумно захлопнул пасть, прежде чем успел отпустить замечание, что увлеченной своей трудовой деятельностью Джил было немного не до перемещений в пространстве, а мысли ее занимали другие, куда более приземленные дела, - …если не понимала, кто ты. До сих пор не понимаешь.
Он снова ненадолго умолк, размышляя о фантастической с примесью нездорового комизма ситуации, где одно божество убеждает другое в его реальности. И все же, несмотря на окрашенные иронией рассуждения, все это было действительностью, а другой пока не предвиделось. Оттолкнувшись от оконной рамы, Кавиль подошел к Джил.
- Я не знаю, что здесь мешает тебе вспомнить, - легонько коснувшись пальцами ее лба, честно признал Кавиль. – Может, страх, а, может, все, кто когда-то в тебя верил, уже давно мертвы, и оставшейся в тебе силы слишком мало, чтобы ты могла осознать себя кем-то еще…
И тут логика змеиного бога снова дала нехилый сбой – вопреки уже одной неудачной попытке и словно позабыв, что эта славная девочка только что пыталась засадить в него нож, он отправил еще один посыл своей энергии, словно бы тот мог все решить: зафейлил змеиный бог миссию по вытаскиванию божества из омута беспамятства или же у него еще есть шанс разгрести все это своими силами.

Отредактировано K'awiil (14.06.2015 10:46)

Джил беззлобно усмехнулась в ответ на сдержанное замечание Кавиля относительно вкусовых качеств напитка. Она кокетливо наклонила голову набок, поглаживая пальцами бортик кружки, и лукаво прокомментировала:
– Значит, ты не только готовить, но еще и кофе варить умеешь? И сколько еще у тебя припасено таких ценных талантов, не связанных со сверхъестественной мутью? Просто идеал, а не мужчина.
Получилось как-то язвительно, хотя изначально Джил и не думала глумиться, и, быстро сообразив, что сваляла дурака, девушка живо отвела взгляд, сделав вид, будто разглядывает что-то с преувеличенным вниманием за окном.
Вопрос Кавиля о ее дальнейших планах невольно заставил ненадолго задуматься. И впрямь, что дальше? Несколько часов назад она была убеждена, что ей необходимо бежать. Только куда и зачем? Она пыталась убить хозяина дома, что даже голоса не повысил в ответ на ее дерзкую выходку. И что теперь? Внятный ответ на столь простой вопрос ей и самой был до сих пор неизвестен, а потому она решила просто перевести тему.
– Расскажи мне, кто я? – попросила девушка, прямо глядя на индейца. – В смысле, откуда, как меня зовут?.. Должна же у меня быть какая-то история.
Она помолчала, вновь гипнотизируя взглядом остатки остывшей жидкости на дне кружки, и после паузы с явной досадой в голосе продолжила:
– Наверное, я верю, что не человек, но все равно не помню.

Кавиль не знал, сколько индейская боженька уже топчет землю в шкуре придорожной шалавы, однако оценил отменно выработанный рефлекс самозащиты, по-видимому, как и у многих, кого жизнь потрудилась забросить в сточную канаву. Пускай сейчас не было необходимости вдвойне хамить на издевку или подколку, Джил словно заранее отвергала что-то мало-мальски если не хорошее, то хотя бы адекватное, что вдруг появлялось рядом с ней. Майя знавал еще одного носителя такой чудесатой абилки – херить все в превентивных мерах - только у того причина крылась, наоборот, в зашкаливающей божественности. Из поверхностных размышлений индейца выдернула просьба Джил, и он, оторвав взгляд от глянцевой поверхности остывающего стремненького кофе, посмотрел на девушку. Вопрос ее был, в общем-то, логичным после всех фантастических россказней Кавиля и давал некоторую надежду, что индейская боженька нашла в своем человеческом сознании немного места для сверхъестественного, только вместе с тем змеиный бог понимал, что ответить на него попросту не сможет. Прежде чем он успел заговорить на кухню ввалился ягуар с тушкой кролика в зубах. На пятнистой морде красовалось самая настоящая гордость собой, и Кавиль не сдержал улыбки.
- Кто-то очень беспокоится, чтобы ты не осталась без завтрака, - улыбаясь, объяснил Кавиль появление кошака с трофеями. Поднялся со стула и, забрав теплую кроличью тушку, бросил ее в мойку. Ягуар тут же боднул боженьку пятнистой головой, настойчиво требуя благодарность, и змеиный бог принялся начесывать майяского котика.
- Я не знаю твоего имени, - перебирая пальцами мягкий мех, снова заговорил майя. – Если не ошибся в своих предположениях, то ты когда-то жила на севере этого континента – среди людей, что были родились и были первыми на этой земле, пока ее не заняли другие. Если ты веришь… действительно веришь, возможно, не стоит терзать себя попытками вспомнить. Дай своему разуму немного времени отдохнуть вообще ото всего.

Молча слушая Кавиля, девушка не говорила ни слова – лишь продолжала разглядывать безмятежно трепавшего мохнатыми пятнистыми ушами ягуара. Звучало все удивительно складно, разумно и в какой-то мере даже привлекательно, и Джил хотела было уже мило улыбнуться, кивнуть и, быть может, даже поблагодарить за гостеприимство и такую редкую участливость. Наверное, это было бы правильно, но в голове тут же зашипел язвительный голосок, ехидно намекавший на то, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке, и с чего вдруг такая трепетная забота о подобранной на заправке шалаве? Чем вообще этот тип отличается от всех остальных кроме индейской рожи и показушного великодушия? Джил подняла тяжелый взгляд на Кавиля и с вызовом заговорила:
– А я не знаю, как я хочу. Я теперь даже не знаю, кто я. Вдруг и все мои желания тоже ошибочны? Думаешь, это так охренительно круто – внезапно узнать, что вся твоя жизнь – выдуманная хуйня, и сама ты не существуешь, потому что не помнишь, кто, собственно, должен существовать, и вспомнить не можешь, потому что не знаешь, что вспоминать? Осчастливил, а теперь щедро предлагаешь посидеть и подумать о вечном – ахуеть, благородство! Где только оно было неделю назад? – ядовито процедила девушка, слегка понизив голос и чуть подавшись вперед, упираясь ладонями в край стола. – Или что, примитивные человеческие хотелочки глушат высокую божественность? Ты уж определись, каким место тебе думать удобнее, а то неубедительно выглядишь.
Она оттолкнулась от стола, откидываясь спиной на спинку кресла и, слегка помедлив, продолжила уже более мягким тоном:
– Ты спрашивал о моих планах… Я хочу прогуляться по вулкану.

Слушая претензии Джил, Кавиль не понимал ее мотивов, его божественного разума попросту не хватало, чтобы уловить логику. Майя слышал только накопившуюся безадресную злость, которую девушка щедро выливала на удачно попавшего под руку индейца. Он мог бы рассказать, где было его благородство, когда он очухался в отеле неделю назад, и зачем вернулся на заправку. И где он видел дорожную шалаву со всеми ее душевными метаниями, если бы она не оказалась его божественной родственницей. Не просто богиней, а индейской. Майя не покривил бы душой, если бы сказал, что в ином случае он бы оставил ее в той гнилой яме. Может, еще раз трахнул. Или убил и сожрал ее еще сочащееся горячей кровью сердце. Он мог бы вывалить эту хреновую истину на голову Джил, только привело бы это еще к большему и безыдейному срачу. Поэтому Кавиль просто молча смотрел на девушку, а потом заговорил, игнорируя ее пожелание прогуляться по вулкану.
- Проблема не в том, что ты не знаешь, - холодно произнес майя, - а в том, что не хочешь. Похоже, тебе очень жаль этой выдуманной хуйни. Я не могу помочь тебе вспомнить, но смогу вернуть тебя в твой чудесный мирок из вшивой заправки и упитых мудаков, которые с удовольствием скрасят твою привычную реальность. Только представь - через пару минут ты снова будешь принимать клиентов без воспоминаний о обо мне и всей той неважной для тебя херне, что я успел рассказать. Никаких богов и загубленных народов, никакого прошлого и будущего, только простая ебля за двадцать баксов. Охеренно привлекательно, правда?

Пока Кавиль говорил, Джил молчала, отведя взгляд куда-то в сторону и не видя перед собой вообще ничего, а лишь припоминая между делом вопрос, которым она давеча мысленно задавалась – как скоро ей удастся достать индейца? И, похоже, она все-таки преуспела в своей идиотской затее. Когда дело дошло до поминания ненавистной заправки и ее блядского образа жизни, который ей якобы был по кайфу, девушка только плотнее стиснула зубы и зачем-то вцепилась руками в пустую кружку, словно нехитрая посудина была в состоянии избавить ее от неудобного разговора. Больше всего ей сейчас хотелось просто встать и уйти. Не важно, куда – лишь бы не слышать всего этого. В словах Кавиля, в сущности, не было ничего необычного, ничего запредельно обидного – Джил и сама еще недавно глумилась над собственной гадкой действительностью. Так почему же сейчас все то же самое, но из чужих уст воспринималось так невыносимо мерзко?
Когда индеец наконец умолк, девушка еще какое-то время молчала, бессмысленно терзая несчастную кружку, а потом очень тихо заговорила:
– Почему все думают, что девочкам вроде меня непременно нравится их образ жизни? Чаще всего, ничего иного у них попросту нет. Думаешь, так легко назвать себя богиней и с ходу понять, что все изменилось? Я не знаю ни одной индейской богини, не знаю традиций, культуры, людей, которые якобы когда-то мне поклонялись – так во что мне верить?

Когда Джил заговорила, Кавиль ожидал нового шквала негодования, наездов, даже метаний подручных предметов, но никак не тихих обид, если, конечно, майя угадал с распознаванием нынешних эмоций девушки. В этом он не был уверен – в его видении вся ситуация виделась одним большим логическим провалом. В памяти змеиного бога мимолетно мелькнуло воспоминание о недавних беседах с Мецтли и Шочикецаль, которые и с очень вольным допущением никак нельзя было назвать задушевными, а следом пронеслась глумливая мыслишка -  может, он снова лажанул и эпично попутал североамериканскую боженьку с ацтекской. В конце концов, бывали прецеденты. Еще, когда Джил замолчала, он понял, что их странный разговор загадочным образом описал круг и вопрос девушки прозвучал после того, как майя на него ответил. Или думал, что ответил. В любом случае он мог бы еще раз повторить, если бы был хоть немного уверен, что его слова снова не улетят в пустоту.
Молча майя поднялся из-за стола, подошел к Джил; все так же не говоря ни слова, прикоснулся ладонью к ее плечу и перенес их на вулкан – не на уже ставшую им хорошо знакомой смотровую площадку, а в разломанный и заснеженный кратер, где по центру из нагромождения породы струился плотный белый дым.
Невольно поежившись от тотчас ударившего в лицо порыва ветра, Кавиль, по-прежнему безмолвствуя, отошел в сторону, загребая ботинками рыхлый снег. Он чувствовал чутко дремлющую под его ногами родственную стихию, способную сожрать немало человеческих жизней и каждым своим вздохом сквозь сон приносящую немало паники людям, которые думали, что могут предсказать эту древнюю силу. Впрочем, змеиному богу было решительно положить на душевное равновесие смертных, куда больше его занимало другое – здесь было блядски холодно.

Отредактировано K'awiil (21.06.2015 00:56)

Кавиль неторопливо прошелся по снегу внутри громадного кратера, пытаясь найти место, которое не так продувалось бы со всех сторон. Такого места, само собой, не нашлось, и змеиный бог, чувствуя как холод глумится над скудной одежкой южного боженьки, хмуро уставился на покрытые гребаным снегом скальные выступы, бесцельно скользя взглядом по разрушенному, но удивительно живому вулкану. Кавиль заново прокрутил в голове свою программу принудительной помощи, чудесато бестолковую и недейственную, вяло задумался о блядском мироздании, своей социальности и нездоровых порывах и, в конце концов, пришел к разумному выводу, что программу майяской благотворительности, где он как последнее промерзшее до костей йобушко ошивается на вершине вулкана, пора сворачивать. Мысль его было метнулась к причинам, по которым Джил потащила его именно сюда, и Кавиль благоразумно ее застопорил – какая ему, нахрен, разница.
Майя еще недолго поразглядывал местные достопримечательности, а потом решительно развернулся и побрел обратно, где его взгляду открылась удивительная картинка ползающей по снегу Джил. И снова он не стал ни спрашивать, ни пытаться понять ее поведение. Поборов мгновенное удивление, он подошел ближе, глядя на нее сверху вниз.
- Прогулка окончена, - ровно произнес Кавиль. – Куда тебя переместить?

Стоя на коленях в рыхлом холодном снегу Джил с блуждающей улыбкой смотрела на камни. Она рассеянно подняла взгляд на Кавиля и, игнорируя его вопрос, задумчиво произнесла:
– Это место прежде было совсем другим, – она еще раз медленно скользнула взглядом по белой безлюдной пустоши и так же тихо продолжила: – и называлось иначе…
Девушка наконец поднялась на ноги, коснулась руки индейца, обхватив пальцами его запястье и молча потянув на себя, тем самым вынуждая подойти ближе. Стоявшая на торчащем из снега широком плоском камне Джил сейчас была практически одного роста с Кавилем. Все так же не говоря ни слова, она обхватила ладонями его лицо, подавшись вперед и соприкасаясь лбами. Инстинктивные действия больше не вызывали ненужных вопросов и смутных опасений того, что что-то может не получиться. Вместе с внутренним теплом огненного божества Джил делилась яркими крупицами собственных воспоминаний о внешнем виде окружавшей их местности, какой та была до катастрофы: сотни деталей до мельчайших подробностей вроде природных рисунков на камнях, затейливых наростов застывшей лавы и бликов солнца, отраженных в крошечных подтаявших лужицах – все то, о чем мог иметь представление лишь тот, для кого это место было истинным домом. Идиллическое умиротворение пошатнулось с первым содроганием земной коры; раскололось, захлебываясь потоками жидкого огня; и рухнуло с оглушительным грохотом, утягивая в разверстую земную пасть стремительно тающий ледник, погребая под грудой камней истощенное сознание божества, опрометчиво воззвавшего к собственной стихийной мощи не сумевшего в решающий момент обуздать эту силу. 
Джил отстранилась, обреченно уронив руки. Мысленно застряв в невыносимо реальных ощущениях последних мгновений существования целостности собственного естества, девушка не решалась открыть глаза, будто бы боясь снова не удержать ожившие воспоминания.