Когда из темных чертогов подсознания выступил и расправил свои крылья Малах га-Мавет, Азраил сомкнул усталые глаза. На смену мятущемуся от собственного предательства и сомнений пришел безукоризненный исполнитель воли Отца; он желал прощения, но был готов принять любое Его решение – и любую уготованную ему судьбу. В первом создании Господа не было ни искры свободной воли. 
Азраэль плохо помнил, что творила его другая сущность. В сознании архангела вспыхивали отдельные образы, самым ярким среди которых было воспоминание пятилетней давности: Корковаду, разломанная статуя Христа и заполняющее каждую частицу сущности падшего архангела присутствие Создателя. А дальше память давала сбой: больше не было ни Люцифера, ни медийного чучела, коим стал Азраил. Из туманного прошлого пробивался запах щедро пролитой крови – по-видимому, Малах га-Мавет навестил старых знакомцев в преисподней. И дальше детали меркли под покровом беспамятства – Азраил не знал, была ли на то воля Отца или его верное создание вернулось в привычный режим «умрешь». Душевное расчленение чертей было далеко не самым важным, что тревожило архангела – когда по неведомым причинам га-Машит снова скрылся в глубинах разума, уступив место Азраилу, тот уперся в непонимание собственного состояния. Был ли он прощен или отныне его место среди падших, были ли его крылья знаком милости Творца или даром Денницы?
Архангел прислушивался к себе и понимал, что из его души никуда не исчезли тревога и сомнения; та темная часть, что родилась после падения, все еще была с ним. Ничего не изменилось, и Эсраил воззвал к Отцу, но в ответ слышал молчание. Тогда архангел разыскал и обратился к своим братьям, от них он и узнал страшную для него и всех созданий Отца истину – после падения Люцифера и его безумных идей устроить в мире сумасшедший Диснейленд, Творец исчез. Архангела жгло непонимание – почему Он оставил своих детей? Что делать им без Его гласа и где его, Азраила, сейчас место? Он бы не покривил душой, если бы сказал, что сравнял бы с землей города, прошелся по ним очистительной смертью и заново заставил людей поверить – истово, из глубин их душ – если бы это только помогло вернуть Создателя. На смену этим порывистым мыслям пришли другие – а имел ли он право на это, не знающий кто он и что он. Посеявший в своей душе сомнение и пустивший в сердце тьму. И Азраэль ушел, зависнув меж двух миров: потерянными небесами и опостылевшей преисподней. Каждый отрезок времени, проведенный среди людей, стирал границу между, казалось бы, бесстрастными служителями Господа и его полными греховных страстей любимыми созданиями. Архангел не говорил за других, но судил по себе – он недоумевал и не понимал; ему, ангелу смерти, было совсем по-человечески страшно и, наконец, он чувствовал, как внутри сомнений зарождаются тихие отголоски бессильной злости. Еще позже, после нескольких лет смятения и неизвестности, Азраил пришел к пониманию, что все это бестолку. Бушевавшая внутри него буря из прежде неизвестных эмоций и чувств красноречиво намекала, что он так и остался падшим, и вела к пониманию, что даже если этот мир в одночасье сгорит дотла, это не вернет Отца, пока Он сам того не пожелает.
Истерзанную душу архангела медленно заполняла холодная и анестезирующая апатия. Он помнил, как в своих мыслях не желал оставаться падшим, предпочтя смерть существованию низвергнутым, а теперь он впервые за тысячи лет задумался, а в чем, собственно, сейчас была разница между ним и его братьями? Бог оставил их всех. Если это был голос гордыни, то и она потонула в полнившемся внутри архангела безразличии. Прежде чем уйти Азраэль хотел увидеть возвращение своего Создателя – если этот день когда-нибудь настанет.
Его земные дела шагнули за границу человеческой законности. Пожалуй, они больше способствовали культивирования порока, нежели святости. В тех людях, что собрались вокруг ангела смерти, не было место вере во что-то эфемерное. Все они верили в наживу и легкие деньги,  в приземленные удовольствия и смерть. Их религия писалась на улицах старого немецкого города не без участия Азраила.
Появление собрата всколыхнуло душу архангела слабым отголоском притихшего ощущения некой общности, родственности, некой единой цели, что некогда связывала всех их. Уже разгадав по теплому свечению ауры, кто стал его гостем, Азраэль вышел из занятой им комнатушки наверху, подошел к перилам лестницы, ведущей на первый этаж и, конечно же, увидел Гавриила, уже бодро командующего людьми. Взгляд ангела смерти скользнул по необычной одежде благого вестника Творца – по-видимому, исчезновение Создателя не только его привело поближе к любимым созданиям Господа. Только цели у них, как догадывался Азраил, были немного разные – а точнее, прямо противоположные.
- Герр полицейский пошутил, - раздался следом голос архангела.
Смотрел он прямо на своего собрата, словно хотел понять, а как отсутствие Отца отразилось на самых стойких из Его воинства.
– Добро пожаловать, Гавриил, - ровно продолжил ангел смерти, делая приглашающий жест рукой. – Поднимайся, поговорим.

Отредактировано Azrael (02.08.2015 13:13)

Азраил и сам толком не знал, что он ждал увидеть на лице Габриэля – до тех пор пока тот не приблизился. Пять лет для созданий Господа – крохотная песчинка в отмеренной им вечности, пять лет без Отца – и есть вечность. Если где-то в глубине души и колыхнулись малодушные размышления, не разделили ли братья его мятежные роптания, кои беспокойным сонмом прежде роились в голове архангела, они сгорели дотла, стоило ангелу смерти посмотреть на Гавриила. Без сомнений, все они изменились, подобно малым детям учась жить без направляющей руки Отца и Его света. Вся ирония заключалась в том, что самые стойкие и верные в одночасье стали самыми беспомощными, а люди, любимые творения Создателя – они и не заметили Его исчезновения.
Ангел смерти не увидел заметных изменений в облике Гавриила, и оттого почувствовал некую незримую волну спокойствия, которую едва ли смог бы себе объяснить. Он немного опешил, когда тот вдруг заключил его в объятия, и после недолгого подвисания сердечно обнял брата в ответ. Пробежавшие внизу среди людей удивленные шепотки от озвученного родства потонули в шелесте невидимых крыльев архангела.
- Я тоже рад тебя видеть, Гавриил, - просто отозвался Азраил. Приклеившаяся к нему личина Вестера Мозера блекла и рассыпалась за ненужностью в присутствии родственного создания.
- От них слишком сложно укрыться, - с еле заметной усмешкой продолжил архангел, отвечая на вопрос брата. – Если только не уйти в пустыню лет на сорок.
Прежде Азраил не позволил бы отпускать шутки юмора в адрес избранных Господом. Нет, ему бы это просто не пришло в голову – чувство юмора у него отсутствовало как таковое, а если и пробивалась сквозь мрачный нрав ангела смерти, то далеко не всегда верно истолковывалось окружающими. Впрочем, тут архангел снова лукавил – адекватно его попытки пошутить не воспринимались никогда.
Он кивнул Гавриилу и повел его подальше от любопытных взглядов местного сброда. У треснувшего облика герра Мозера были и обратная сторона – в Азраиле просыпалась его настоящая сущность, а людей, как исторически сложилось, он не очень любил.
Сказанное архангелом-вестником зацепило его сознание – должно быть, то была характеристика общества, в котором они ныне оба пребывали, пусть по разные стороны закона и в разных государствах. Все это было нелепыми условностями, что едва ли могли найти отклик в душах ангелов.
В небольшой комантушке, служившей Вестеру и кабинетом, и иногда обителью, архангел снова повернулся к Гавриилу. Эта комната могла бы о многом рассказать о своем нынешнем обитателе, тускло поблескивающим ли «стволом» на столе или наполовину пустой бутылкой виски. Внимательный гость подметил бы немало, однако Габриэль, видимо, все это знал и так, коль что-то привело его сейчас к ангелу смерти.
- А ты, значит, спасаешь мир? – чуть задержав взгляд на его форменной одежде служителя человеческого закона, больше утвердительно произнес Азраил. Он замолчал и, отвернувшись, подошел к креслу. Сел и пристально посмотрел на брата:
- Как ты думаешь, все это можно считать повышением или отставкой? Столько лет прошло, а я все никак не могу разобрать… - прозвучавшая в вопросе Азраэля неприкрытая ирония не могла прикрыть его сути – того, что грызло и не давало покоя архангелу все это время. И не только ему – в глазах Гавриила он видел ту же самую беспомощность перед неизвестностью. Или ему только казалось так?.. Азраил уже давно потерялся в собственных суждениях, которые все чаще заводили его в логический тупик или к бессмысленной злости. Быть может, Габриэлю, самому светлому и благому из них, будет под силу разогнать тени сомнений в его разуме.

Отредактировано Azrael (30.08.2015 19:15)