[AVA]https://img-fotki.yandex.ru/get/6702/95274485.5/0_df34b_69db1bb2_orig[/AVA]Два крошечных забавных смерчика шустро раскручивались в нагретом воздухе, поднимая мелкую песчаную пыль на двадцать сантиметров над поверхностью земли. Белые песчинки, подхватываемые бесноватыми воздушными потоками, сперва собирались в небольшие подвижные холмики правильной формы; те, в свою очередь, вытягивались, устремляясь острым конусом в небо; и, наконец, будучи не в силах сопротивляться спонтанному порыву ветра, вся конструкция подергивалась рябью, шаталась, постепенно закручиваясь в спираль. Карликовые вихри занимались и вырастали на противоположных сторонах узкого пятачка в поле зрения конкретно взятого бога. Названный же бог, сидя на практически безлюдном пляже в компании полупустой бутылки вискаря, развлекался тем, что бесцельно подстегивал воздух короткими посылами силы, умышленно затягивая финал разворачивающейся песчаной баталии.
После принятия неожиданного решения кардинально поменять место жительства и, не сумев до конца свыкнуться с этой мыслью, бог ночи поспешил вернуться на родной континент прихватить кое-какое барахло вроде злосчастных артефактов, не приносивших, как показывала практика, ничего, окромя вреда, и, прежде всего, самому незадачливому боженьке. Впрочем, на полпути мысль загадочным образом вильнула совсем в другую сторону – и бедовый боженька с толикой секундного удивления обнаружил себя в родных краях, в городе, разгром которого ознаменовал собой тот момент, когда его собственный народ сделался всего лишь красивым и запутанным мифом.
Лунный свет плавно перетекал по массивным ступеням покинутой и изувеченной временем пирамиды, не сохранившей даже отдаленного напоминания о том, кому она была посвящена. Сердце некогда великой столицы, а теперь скромный археологический комплекс на задворках заново отстроенного испанцами поселения уныло мерцал тусклыми кое-где зажженными лампочками в будках сонных блюстителей порядка на безлюдных руинах. И стоило ли сознательно избегать этого места на протяжении многих лет, чтобы теперь бессознательно сюда вернуться?
Бесцельно побродив среди серых камней и молчаливых каменных изваяний, Тескатлипока на какое-то мгновение даже задумался, не лучше ли будет здесь остаться? Логики в спонтанном порыве не было никакой, здравомыслием тут пахло и того меньше, а потому, живо отогнав нездоровую хотелку, индейский бог отправился в края более людные и на порядок более живые.
Божественная халупа, славящаяся сомнительной репутацией и таким же сомнительным месторасположением, встретила своего владельца пьяным гомоном и приторным травянисто-дымным духом от регулярно употребляемых здесь веществ, коим помещение пропиталось насквозь. Остаток ночи Тескатлипока провел с бутылкой мескаля и в шумной компании собственных жрецов с неограниченными запасами отменной шмали. Вся эта мексиканская шобла во главе со своим загадочным индейским боженькой, помимо олицетворения собой наглядного пособия о том, как не стоит проводить свободное время, была занята увлеченным разглядыванием детского географического атласа с красочными рисунками островов и континентов да бодренько бегущими по страничкам зверушками, купленного одним из в сопли обторчавшихся «ягуаров» в подарок своей шестилетней дочурке. Из этого увлекательного чтива ацтек вынес для себя тот занимательный факт, что Канарские острова находятся в пределах тех же меридианов, что и родная Мексика – ну, разве что последняя будет чуть побольше, и если смотреть с западной оконечности Ла Пальмы или, скажем, Эль Йерро строго на Запад, гипотетически можно увидеть восточный берег Мексики – при условии заблаговременного употребления лошадиной дозы кактусов, разумеется.
Как бы то ни было, к рассвету следующего дня ночные околонаучные бдения диковатого индейца трансформировались во вполне определенное желание исследовать острова, что он и поспешил сделать, предварительно заверив одного из особо впечатлительных «ягуаров», расстроившегося ввиду отбытия боженьки в дали заокеанские, что на случай, если душно приспичит, есть волшебное изобретение цивилизации – телефон, и переплывать Атлантику в ванне, дабы пообщаться с любимым божеством, совсем необязательно.
И вот, спустя несколько часов, Тескатлипока сидел на песочке одного из «бесконечных» пляжей Фуэртевентуры, мысленно задаваясь вопросом, почему Сет выбрал именно Лансароте, тогда как эта длинная песчаная сосиска, коей ацтек уверенно обозвал нынешний островок, на пустыньку походила куда больше. Во всяком случае, в песке здесь недостатка уж точно не было.
Тем временем два крошечных смерчика, подгоняемые божественной волей, проворно устремились друг к другу. Тескатлипока же так увлекся, что не заметил замаячившей на горизонте парочки полицейских, подоспевших указать незадачливому туристу на запрет распития спиртных напитков на пляже. Индеец лишь молча ухмыльнулся и, запрокинув голову, демонстративно допил содержимое бутылки, беззастенчиво сунув в руки одному из бдительных стражей правопорядка пустую стеклотару, любезно попросив не загаживать природу и выбросить в первую же урну. Замотивированные божественной силой ребята шустро прикусили языки и послушно отправились восвояси.
Проводив взглядом парочку в форме и потеряв всякий интерес к своим недавним развлекушкам с песочком, Тескатлипока тоже поднялся и неторопливо двинул вдоль по пляжу в направлении маячивших вдалеке домиков. Уже на подходе к одному из невзрачненьких строений, бог ночи недоуменно остановился, прислушиваясь к собственным ощущениям и одновременно силясь понять, не приглючилось ли ему. Божественное чутье упорно улавливало поблизости чужую до боли знакомую ауру, наличие которой категорически не вязалось с местом, временем, собственным пониманием ацтека о возможном и допустимом, да и в целом куда больше походило скорее на особо забористый приход, нежели на реальную возможность. И когда же, наконец, взгляд наткнулся на саму обладательницу знакомой ауры, Тескаталипока лишь нервно усмехнулся, про себя меж тем отмечая, что у мироздания определенно есть чувство юмора.
– Тебе не кажется, что земной шарик – все-таки удивительно мелкая хреновина? – иронично заметил индеец, подходя к богине, имевшей неосторожность когда-то очень давно стать его первой супругой.

[AVA]https://img-fotki.yandex.ru/get/6702/95274485.5/0_df34b_69db1bb2_orig[/AVA]– Разумеется, – с усмешкой заметил ацтек, – если сбежать с континента, а потом старательно обходить родные края по широкой дуге, можно запросто еще лет пятьсот не встречаться.
Вопрос жены он благополучно проигнорировал и вместо такого простого выражения элементарной радости от встречи с давно потерянной родственной душой принялся за каким-то бесом язвить. Тескатлипока и сам не до конца понимал, зачем говорил эту поебень, и какого хера снова упорно корчил из себя мудака. Он даже в мыслях не упрекал супругу за то, что после крушения их мира она покинула родные края – в этом не было ничего зазорного, как не было и достаточно резона оставаться среди разрухи, бродить меж руин, паразитируя на костях загубленного народа и заставляя себя бессильно смотреть на то, как пришлая мразь безжалостно вытравливает из памяти все, что люди создавали, во что верили, что бережно хранили в сердцах на протяжении веков, заботливо передавая из поколения в поколение. Это было бессмысленно, потому что все равно ничего не меняло, и старые боги уходили из разоренных земель, покидали зараженные скверной монотеизма города, терялись из виду, растворяясь в ритме человеческой жизни современных мегаполисов. И лишь упрямые, точно стадо баранов, древние боги-покровители вроде самого Тескатлипоки, потчуя собственную мизантропию и нездоровую тягу к душевному мазохизму, по-прежнему упрямо выживали в мире, благодаря которому они когда-то появились на свет, даже если сам этот мир отныне бился в предсмертной агонии.
Сейчас при виде жены в ацтеке говорила не столько прочно вгрызшаяся в душу идейность, сколько какая-то по-детски нелепая и совершенно неуместная досада от осознания того факта, что они и впрямь не виделись пятьсот лет, йобаных пятьсот лет – ничтожный, в сущности, срок для бога, но дохера при условии, что никто не предпринял попытки как-то это исправить. Задаваться же вопросом о необходимости и разумности такого рода действий Тескатлипока упрямо не желал. Все это время он сам понятия не имел, где обосновалась Шилонен, чем живет в новом мире, и не был уверен, что хотел это знать, а посему глупо было бы уповать на свою исключительность, вынуждающую других преувеличенно интересоваться твоей персоной. Тем не менее, здравый смысл не всегда вовремя наведывался в индейскую головушку, и, как правило, это объясняло решительно всю кабзду, что он время от времени уверенно творил вокруг себя.
В новом облике богини безошибочно угадывались знакомые черты, и все же она выглядела иначе. Для божества не было проблемой изменить телесную оболочку, как не было в этом и ничего необычного, однако это не помешало богу ночи и тут не воздержаться от комментариев. Он без тени смущения смерил супругу оценивающим взором и с кривой ухмылкой заметил:
– А ты, я смотрю, очень ответственно подошла к делу. Неделя начинается с понедельника, а жизнь – с новой шкурки?

[AVA]https://img-fotki.yandex.ru/get/6702/95274485.5/0_df34b_69db1bb2_orig[/AVA]Бог ночи не знал, что ответить на этот вопрос. Что она хотела от него услышать и хотела ли вообще, учитывая то обстоятельство, что на протяжении нескольких сотен лет никому ни до кого благополучно не было дела? На фоне осознания этого простого и лаконичного факта нынешние собственные невесть откуда вылезшие застарелые обиды ацтекского бога даже ему самому казались чем-то нелепым, несвоевременным и неуместным. Сейчас, при виде этого родного и все еще любимого существа ацтека обуревали смешанные эмоции. Одну часть его души переполняла искренняя радость вкупе с каким-то долгожданным облегчением от осознания того факта, что богиня просто жива, ее не постигла участь тех, кто не сумел справиться с радикальным изменением окружающей действительности, превратившись в бесплотный дух – энергетический сгусток былой силы, убогую пародию на несостоявшееся величие. И наравне с этим трепетным и нежным чувством было что-то еще – темное, гнилое, отравленное ядом мрачных воспоминаний о последних минутах умирающей цивилизации, когда старые боги один за другим склоняли головы в презренном смирении, веря в то, что их время безвозвратно ушло. Эта незримая разъедающая все живое зараза предательски скребла сознание, марала душу черными масляными пятнами, вырываясь наружу бессильной и бессмысленной злобой, лишь отпугивающей окружающих и даже тех немногих, кто был по-настоящему дорог индейскому богу. Эта же скверна – больная и исковерканная заведомо проигранной борьбой сторона души божества, лишившегося своего народа, заставляла Тескатлипоку всякий раз находить виноватых в том, что никому из них не суждено было предотвратить.
Индейский бог с тоской посмотрел на супругу, которую и по сей день наотрез отказывался считать бывшей, упрямо не принимая во внимание ни объективные факторы, ни собственные соображения Шилонен на сей счет.
– Ты ошибаешься, – наконец, тихо ответил он, не отводя взгляда от лица богини. – Мне есть, что тебе сказать…
Повинуясь какому-то интуитивному необъяснимому порыву, Тескатлипока  провел ладонью по волосам жены, едва касаясь, и так же быстро убрал руку.
– … Вот только тебе это давно уже не нужно, поэтому какая разница?.. – с показным безразличием заключил ацтек, равнодушно пожав плечами.
Разговор действительно топтался на месте, едва ли преследуя хоть какую-то цель и вряд ли имея хотя бы маломальский шанс на благополучный исход, а потому бог ночи предпочел попросту перевести тему.
– Ты же обосновалась в других краях, – утвердительно произнес он, хотя бы взаправду и не имел ни малейшего представления о нынешнем постоянном месте пребывания супруги, – с какой же целью ты сейчас здесь?

[AVA]https://img-fotki.yandex.ru/get/6702/95274485.5/0_df34b_69db1bb2_orig[/AVA]Реакция супруги оказалась до обидного предсказуемой. За те несколько веков, в течение которых туристы загребущими ручонками беспрестанно растаскивали каменные останки павшей цивилизации; за все то время, что боги не виделись друг с другом сами, никуда не делось это невыносимое, иной раз едва ни доводящее бога ночи до бешенства спокойствие Шилонен, на которое всякий раз напарывались его собственные провокации, преследующие цель если и не устроить скандал как таковой, то уж точно нехило потрепать нервы обоим. Зачем он это делал, Тескатлипока и сам вряд ли сумел бы внятно ответить: то ли кусучая тварь под хвостом филонила, отчего бедовому боженьке периодически не доставало нездоровой остроты ощущений, то ли сказывалась врожденная йобнутость названного же боженьки, но, как бы то ни было, в отношениях с Шилонен в прошлом его нередко подмывало проверить, как скоро ему удастся вывести жену из себя. Был бы Тескатлипока чуть менее упрям, чем стадо баранов, чуть более благоразумен и, пожалуй, благодарен мирозданию, рьяной вере своего народа и его же безграничной фантазии, возможно, внутренний тормоз и сработал бы вовремя, тем самым существенно понизив процент эпической кабзды, прихошедшейся на одного конкретного божка. Но пока мироздание раздавало благоразумие, Тескатлипока, очевидно, беспечно шхерился котиком где-нибудь по джунглям, жрал лозу и блаженно пускал слюни в листики.
Видимо, ацтек все же успел позабыть о тонкостях общения со своей первой женой, и сейчас это ненавязчивое игнорирование Шилонен подчеркнуто язвительных выпадов мужа, призванных, по всей вероятности, неприятно задеть ее, никуда не делось и вновь невольно бесило ацтекского бога, заставляя его чувствовать собственное бессилие.
Однако зацикливаться на давно и трепетно лелеемых загонах в этот раз богу ночи посчастливилось недолго. Спровоцированное неожиданным вопросом жены красноречивое недоумение живо вступило в ожесточенную схватку с так же красноречиво отпечатавшимся на индейской моське умозаключением, что в самом общем смысле сводилось примерно к лаконичному «нублядь». Отвоеванных позиций никто не сдавал, но, наконец, совладав с секундным замешательством, ацтек, как-то нервно усмехнувшись, преувеличенно удивленно переспросил:
– Египтян?
Прозвучало это так, словно Тескатлипока ставил под сомнение уже один лишь факт существования на земле обозначенной нации.
– Если кто-то перешел тебе дорогу, с чего бы ему быть именно здесь? – вновь поинтересовался ацтек на этот раз с отчетливо сквозившей в голосе напускной небрежностью. – Ты знаешь, кого конкретно ищешь? В смысле есть что-то кроме факта пантеонной принадлежности?

[AVA]https://img-fotki.yandex.ru/get/6702/95274485.5/0_df34b_69db1bb2_orig[/AVA]Некоторое время бог ночи просто молча смотрел на супругу, раздумывая про себя, какую линию поведения следует выбрать. На какой-то момент он даже успел пожалеть о том, что нынешняя встреча вообще состоялась. Впрочем, эта мысль живо выветрилась из сознания ацтекского бога, а та самая ненадежная часть рассудка, отвечающая за рациональность принимаемых решений была тут же позорно предана анафеме за вопиющую недостойность помыслов. Лгать Шилонен в глаза Тескатлипока категорически не хотел, разумея подобный выбор бессмысленным и, в сущности, омерзительным. И вместе с тем, разгуливая по островам в старательной попытке собрать наконец по крупицам собственный разум и чахлые остатки давно похеренного душевного равновесия, ацтекский бог отчетливо понимал, что последним, о чем он мечтал было сомнительное удовольствие помучить свой и без того находившийся не в самом завидном состоянии мозг лишними подозрениями.
Египтянин, внезапно вставший костью поперек горла индейской богине, отиравшийся прямо сейчас на одном из островов… Слишком много во всем это вырисовывалось совпадений; слишком сложно верилось в то, что обозначенные факты действительно являлись лишь совпадениями.
– Допустим, – уклончиво начал Тескатлипока, – кое с кем из египтян я знаком, но это вовсе не означает, что мы непременно говорим об одном и том же лице. Египетский пантеон, хвала Сипактли, состоит не из одного божка.
Он мог бы сказать супруге правду, назвать конкретное имя, рассказать в подробностях эпичную историю их взаимоотношений с первым злищем всея Кемета. Мог бы. Только нафига? Ацтеку совсем не хотелось судорожно выбирать, чью принять сторону: супруги, пострадавшей по воле не угодившего ей египтянина, или, собственно, самого египтянина, ежели таковым и впрямь окажется Сет. Было бы куда лучше, чтобы эти двое никогда не встречались и вообще не знали о существовании друг друга.
– Эта твоя хреновина, – бог ночи кивнул на сумку богини, в которой Шилонен несколькими секундами ранее спрятала ноутбук, – она же засекла искомого тобой бога? Покажи мне.

[AVA]https://img-fotki.yandex.ru/get/5702/95274485.5/0_df350_43bd5580_orig[/AVA]В ответ на завуалированные угрозы любимой женушки Тескатлипоку так и подмывало съязвить, ляпнуть какую-нибудь гадость, просто небрежно отмахнуться, и вместе с тем рациональная часть сознания бога ночи настойчиво вторила ему о том, что Шилонен вполне может оказаться права. Взаправду, уж слишком много вырисовывалось совпадений, а зная Сета, несложно было представить, как этот чудесный во всех отношениях и наглухо йобнутый примерно в той же пропорции египетский боженька, способный безобидно пускать слюни на коврике и умильно плести косички диковатому индейцу, точно так же с легкостью отправит на тот свет даже собственную родню, не говоря уж о каком-то стороннем божественном сородиче. И то, что Шилонен сейчас стояла перед глазами Тескатлипоки вполне живой, невредимой и крайне решительно настроенной, на деле могло оказаться лишь вопросом времени. Уж кому еще как не самому богу ночи было об этом знать. В памяти на секунду всплыла стылая белизна Дуата – и ацтека вновь невольно передернуло.
Тем не менее, несмотря на все эти путаные рассуждения с собственным Я и живо подоспевший ворох непрошенных воспоминаний, Тескатлипока отчего-то не сомневался, что будь Сет и впрямь тем несчастным божком, вставшим на пути его благоверной, едва ли он кинулся бы заново творить Шилонен кабзду, узнай предварительно, что она приходится Тескатлипоке женой. А вот насчет самой богини ацтек вовсе не был так уверен. Его супруга всегда отличалась недюжинным упрямством. Наверное, это ему в ней когда-то понравилось, и это же впоследствии неоднократно бесило его со страшной силой.
Разумеется, она ничего ему не показала и снова все сделала по-своему. Стоило супруге лишь передать Тескатлипоке координаты, как на мгновение в голове ацтека промелькнула шальная мысль опередить события и предупредить египтянина о грядущем пиздеце, шагающем по его душу. Ацтек даже подумал, не метнуться ли прямиком домой, чтобы гарантированно  убедиться в том, что пустынный боженька отчалит в далекие дали без промедления. Загвоздка заключалась лишь в том, что не было никакой уверенности в нахождении названного боженьки мирно сидящим на жопе дома. Если же отбросить идею с посещением условно-домашнего бога хаоса, то, имея в распоряжении одни лишь голые координаты местности, невозможно было точно сказать, как далеко от них засветился искомый объект. В конце концов, вряд ли Шилонен стала бы перемещаться на соседний остров, чтобы еще хрен знает сколько времени пиздюхать по этому самому острову в попытке подобраться к потенциальной жертве поближе.
Раздумывая считанные доли секунды, и так и не найдя наиболее приемлемого варианта выхода из сложившейся щекотливой ситуации, Тескатлипока, собравшись с духом, наконец, направился вслед за супругой, надеясь со всем разобраться на месте. Ступив на знакомую землю с недавних пор уже домашнего островка, бог ночи и впрямь отчетливо ощутил поблизости чужое присутствие. Оное однозначно было египетским – за время тесного общения со своим кеметским дуэтом почетных злищ пантеонную ауру индеец мог уже определить безошибочно. И эта аура при более тщательном изучении оказалась ему незнакомой.
Глумливая ухмылка тотчас же расцвела на лице ацтека. Он покосился на супругу и с нескрываемым ехидством поинтересовался:
– С каких это пор ты стала думать об окружающих заведомо хуже, чем они есть на самом деле?
Не дожидаясь ответа, Тескатлипока чуть прошел вперед, ненавязчиво приобняв супругу за талию.
– Очень скверная черта, – нарочито осуждающе заметил ацтек, привлекая богиню ближе к себе. – Отвыкай от этой хуйни, не позорь национальный характер.
Он так же быстро отпустил Шилонен и, как ни в чем не бывало, прошел дальше, напоследок обернувшись к жене.
– Ну, пойдем, угробим эту мразь.

Заданный ацтеком вопрос, в сущности, был риторическим, однако Шилонен без труда нашлась, что ответить. Фактически их отношения закончились уже очень давно, и никто не попытался что-то изменить. Формально она до сих пор оставалась его супругой, вот только имел ли этот факт хоть какое-то значение, кроме того, что напоминал богу ночи о собственном давнишнем, но оттого не менее стремном фейле?
На замечание Шилонен Тескатлипока ничего не ответил – сделал вид, что даже не услышал сказанных женой слов. Вернее, ему хотелось, чтоб так эти кривляния воспринимались со стороны. И когда богиня, очевидно, не стремившаяся развить неудобную для своего горе-супруга тему, к вящему облегчению Тескатлипоки переключила внимание на маячивший на горизонте объект возмездия, бог ночи и вправду мелочно порадовался.
Он видел, как бывшая в компании незнакомого египетского божества смертная девочка с пронзительным визгом отскочила от своего нерадивого спутника, когда прямо перед носом последнего буквально из ниоткуда появилась разъяренная ацтекская богиня с ножом, принявшаяся с ходу кромсать зазевавшегося обидчика.
На расстоянии хлестнув коротким посылом внушения вот-вот готовящегося забиться в истерике человека, Тескатлипока, не отводя взгляда, спокойно понаблюдал, как девушка послушно захлопнула пасть, перестав наконец верещать, с выражением застывшего на лице недоумения молча развернулась и понуро побрела прочь.
Ацтек вновь вернул внимание яростному божественному противостоянию – как раз вовремя, чтобы успеть заметить, как египетская паскуда швырнулась в Шилонен песком. Зло оскалившись, Тескатлипока в один миг очутился рядом с супругой, одновременно со злорадным удовлетворением замечая промелькнувшее на перекошенной роже египетской мразины  удивление – видимо, тварь либо была чересчур увлечена обществом своей смертной подруженьки, либо потерялась в количестве пришедших по ебучую душонку ацтеков, но явно не ожидала, что Шилонен окажется не одна. Мощным порывом ветра, вздымающим по пути клубы мелкого желтого песка, Тескатлипока отправил египетского боженьку в свободный полет по береговой линии. Паскуда, не удержавшись на ногах, переворачиваясь через голову, пролетела добрых метра три, затормозив скалой.
Божок, впрочем, быстро очухался, вытащил из-за спины нож и наугад метнул в ацтеков. Стальное лезвие со свистом вспороло воздух и вонзилось прямиком богу ночи в ладонь, пройдя насквозь, строго между второй и третьей пястными костями. Тескатлипока озадаченно посмотрел на покалеченную кисть, выдернул нож свободной рукой, и покрепче зажав в кулаке рукоять, бросился на египтянина. Не отвлекаясь на заживление несущественного для бога ранения, ацтек, оказавшись за спиной не в меру меткой заразы, ловко обхватил божка за шею, размазывая по его плечу собственную кровь, и грубо дернул на себя, одновременно щедро сдабривая «дружественные» объятия порцией ледяного холода. Кеметская сука сдавленно захрипела, судорожно задергавшись в тщетной попытке вырваться.
– Уймись, скотина, – сквозь зубы процедил бог ночи египтянину в ухо.
Тем временем, лезвие зажатого в другой руке ацтека ножа, недвусмысленно уткнулось застигнутой врасплох жертве куда-то в район поясницы.
– Только дернись еще, – вкрадчиво продолжил Тескатлипока, – я вырежу тебе хребет нахер.
Он довольно ухмыльнулся, усиливая давление ножа на податливую плоть, и с усмешкой добавил:
– Никогда прежде этого не делал, но, уверен, у меня получится.