Офис во Франкфурте был центральным, но даже здесь Энлиль не бывал слишком часто. Ему хватало дел помимо просиживания кресла в своем кабинете, а кроме того, люди с большим почтением относятся к начальству, которое появляется редко и внезапно, налетая, как ураган, и производя на подчиненных соответствующий эффект.

Когда Рихард Кайзер перешагнул порог офиса компании Enlil Airlines с утра в понедельник, вся фирма задержала дыхание, вытянулась по струнке и старалась ходить на цыпочках, тормозя на поворотах из страха попасть под горячую руку, а те, кто имел такую возможность, предпочитали и вовсе спрятаться за горой бумажек, зарывшись в них с головой. Однако сегодня у Энлиля не было намерения вызывать кого-то на ковер или требовать бухгалтерские отчеты. Претензии у него имелись лишь к одному из сотрудников – к исполнительному директору.

– Ингрид ко мне, – с порога бросил Кайзер секретарше (единственной, кто искренне расцвел при его появлении) и собирался без остановок прошествовать в свой кабинет, однако был задержан словами фройляйн Бахман.
– Но фрау Вебер сейчас нет.
К слову, «фрау» ее называли исключительно из уважения к занимаемой должности. Замужем она не была.
– И где же она? – холодно осведомился Энлиль.
– Давайте я попробую позвонить ей на мобильный и выяснить? – нашлась секретарша. Кайзер поморщился. Он уже несколько раз звонил Ингрид сам, но номер был заблокирован.
– Ой.
Девушка выглядела растерянной.
– Что еще?
Она оторвала взгляд от рабочего монитора и озадаченно посмотрела на Энлиля.
– Я только что проверила… Фрау Вебер ведь должна была вернуться из командировки вчера днем. Но на обратном самолете ее не было.
Шумер на несколько мгновений опустил веки. Он прислушался. Чей-то голос, слабый и далекий, взывал к нему.
– К тому моменту, как я доеду до аэропорта, должен быть готов самолет до Калифорнии и получено разрешение на взлет.

Фройляйн Бахман успела. Ему даже почти не пришлось ждать, и Энлиль подумал, что надо не забыть выплатить девочке премию – и, возможно, присмотреться к ней получше.
Перелет был долгим. Он мог бы пренебречь человеческим транспортом, но предпочел потратить время и сэкономить силы.

Плановый воскресный ритуал, который должна была провести Ингрид, не состоялся. Энлиль почувствовал это, потому что находился неподалеку от предполагаемого места проведения мессы, а соответствующего прилива силы не ощутил. Но, тем не менее, кто-то усердно ему молился – так, словно от этого зависела его жизнь. Его или ее. В свете исчезновения Ингрид, шумер был почти уверен, что это она.

В гостинице, где останавливалась фрау Вебер, ему поведали, что в последний раз видели ее позапрошлым вечером – женщина куда-то ушла из номера и не выписалась на следующее утро, хотя должна была. Чемоданы с ее вещами, разумеется, бесследно исчезли, однако один из них божественное убеждение помогло отыскать и переправить в отель, который Энлиль выбрал для себя сам.

После этого шумеру пришлось потратить какое-то время на поиски, в результате которых ему удалось выйти на «нужного человека». Его посоветовали Кайзеру как специалиста по торговым перевозкам. В этой грязной стране, кажется, все через одного занимались какой-то нелегальной дрянью – наркотрафик, торговля людьми и прочие прелести, как понял Энлиль, входили в список достижений и рекомендованного ему Диего Веласкеса, на встречу с которым шумер и шел поздним вечером десятого марта.

Судя по кварталу, бар был так себе. Внутренняя обстановка впечатления не изменила. Впрочем, все лучше, чем тот притон, в которым зависал их с Сетом добрый ацтекский друг Тескатлипока, упокоенный их совместными усилиями. Алкогольные пары, запах потных человеческих тел, освещение, годное только на то, чтобы скрывать общее убожество обстановки, но все-таки его не скрывающее, ушлые латиносы и перебравшие американцы на каждом шагу… и внезапно докатившаяся до Энлиля волна чужой божественной ауры. Учуяв поток чужой энергии, шумер на миг замер на пороге, оценивая ее, пробуя ее на вкус. Коктейль подозрительно походил на знакомый ацтекский, и это заставляло напрячься. А еще: канал был довольно сильным. Направление, во всяком случае, улавливалось четко, и благообразный европейский бизнесмен без тени сомнений приблизился к очередному в его жизни вождю краснокожих. Нет, набедренной повязки и торчащих во все стороны перьев не было, но длинные темные патлы вокруг типично индейского лица присутствовали. Бывают же совпадения: этот представитель местного населения до смешного походил на описание Диего Веласкеса, с которым должен был повстречаться Рихард Кайзер.

В целом, практически вся божественная живность обоих американских континентов была в представлении Энлиля одной шайкой-лейкой и нагромождением варварских имен – а он считал их варварами и был уверен, что имеет на это право. К несчастью, ощущения подсказывали, что этот тип мог оказаться тесно связан с почившим Тескатлипокой. Это могло создать совершенно лишние проблемы, которых шумер предпочел бы избежать. Впрочем, даже если они были представителями одной семьи – Энлиль слишком хорошо знал, какими чаще всего бывают родственные чувства. Оснований надеяться, что удастся обойтись без драки, пока было достаточно.

– Кажется, разговор будет более интересным, чем я рассчитывал, – произнес шумер в качестве своеобразного приветствия, отодвинул стул и сел.

– Мне рекомендовали тебя как человека, который может помочь, – он тихо усмехнулся такой иронии. «Помочь», «человек» – все эти понятия крайне плохо вписывались в реальность. – Я Энлиль. Последние четыре тысячи лет глава шумерского пантеона. Кто ты?

Так и подмывало уточнить – сын, брат или отец покойного Тескатлипоки – но Энлиль удержал себя от столь неосмотрительного шага. Они с Сетом не оставляли визиток в Мехико, и исправляться было не время.

Наблюдая за местным божеством, Энлиль поймал себя на мысли, что уже окрестил его ацтеком (вина Тескатлипоки, безусловно), и осознал, что поторопился с этим отнюдь не логическим умозаключением за пару мгновений до того, как этот тип назвал свое имя и пантеон. Среди людей майя считались древними. Шумер воспринимал их как подростков – молодежь была постарше, взять хотя бы его собственных детей.

Однако опыт подсказывал Энлилю, что зачастую чем моложе бог, тем обширнее его паства, а владыка воздуха слишком хорошо знал, что это значит, чтобы демонстрировать свое отношение открыто. Тем более что, хотя американский континент традиционно населяли варвары (причем в культуре майя было больше стройности и смысла, чем в современной «цивилизации»), Кавиль изволил ответить на его приветствие и пошел на контакт, а это уже могло безо всяких натяжек считаться хорошим началом, которое, как известно, половина дела.

– Рад знакомству, Кавиль из майя, – сказал Энлиль, в особенности радуясь тому, как легко ложится на язык имя незнакомца и как выгодно оно отличается от вычурных ацтекских наименований. Впрочем, было бы намного лучше, если бы Диего Веласкес оказался человеком – хотя и не так интересно. Шумер быстро прикинул в уме, что менялось лично для него в этой ситуации вместе с сущностью его собеседника. А менялась, вероятнее всего, цена за услугу, если тот согласится ее оказать. Не самое вдохновляющее обстоятельство. Однако пока цена не была озвучена, еще оставалась возможность уповать на благоразумие индейца. Этим промежуточным решением Энлиль пока и удовлетворился.

– Да, – без обиняков ответил он. – Пару часов назад я еще слышал ее.
Шумер не видел смысла скрывать то, о чем Кавиль все равно догадается сам, и предпочел выложить карты на стол: прямота порой приносит свою выгоду.

– Это женщина, белая, светловолосая. Немка, ее зовут Ингрид Вебер. Она моя жрица, – спокойно поведал Энлиль, тем самым поясняя, почему ему вообще приспичило вернуть себе пропавшего человека, и заодно заявляя на него (на нее) свои права. Единственное, о чем шумер умолчал – это о необычной способности Ингрид отличать людей от прочих существ нечеловеческого происхождения. Об этом индейцу было знать необязательно.

Энлиль придерживался мнения, что особого труда разыскать его пропажу Кавилю не составит. Если бы это не была чужая территория, шумер справился бы с этой задачей сам, как он и собирался сделать с самого начала, для ускорения процесса прибегнув к помощи местного населения. Но обстоятельства изменились, и с этим приходилось мириться. А поскольку отдавать инициативу в разговоре другому Энлиль любителем не был, он счел, что может трактовать вопрос индейца как согласие с возможностью выполнить его просьбу и сразу перешел к следующему существенному пункту: вопрос его интересовал известный.

– Какой будет твоя цена?

Невозмутимость индейского вождя очень шла майяскому богу, который в известном смысле и являлся вождем краснокожих. Соответствует ли содержание форме – это был уже другой вопрос, ответить на который с наскоку не представлялось возможным. В этом смысле презумпции невиновности для шумера никогда не существовало: он исходил из того, что вся божественная каста, независимо от родовой принадлежности, отличается нажитой веками повышенной хитрожопостью. Соответственно, как от старых «друзей», так и от незнакомцев можно было ждать чего угодно (хотя, пожалуй, паталогическая честность в этот список входила редко). Справедливое и, казалось бы, элементарное требование равноценной услуги тоже таило в себе определенные опасности. К примеру, кто будет устанавливать адекватность этой цены? Культурные различия – не миф. Среди населения земного шара найдутся и такие мыслящие субъекты, которым одолжить кому-нибудь собственную жену на ночь – примерно то же самое, что угостить приятеля сигаретой. Впрочем, пока что углубляться в подробности было ни к чему. Кавиль продемонстрировал готовность к заключению сделки, а отложенный платеж был хорош тем, что его время могло так никогда и не наступить. Или же он мог оказаться действительно равноценным, и тогда ему не составит труда ответить на услугу другой услугой. Во всяком случае, думать о плате сейчас необходимости не было, зато шанс получить желаемое присутствовал, и такой расклад Энлиля вполне устраивал.

Запустив руку во внутренний карман пиджака, шумер извлек оттуда фотографию, с которой до этого расспрашивал гостиничный персонал, и передал «Диего Веласкесу».
– Я дам тебе знать, если необходимость в ее поисках отпадет, – пообещал Энлиль и исключительно из соображений деловой этики подтвердил свое согласие на условия сделки. – В случае успеха, услуга за мной.

На этом беседу следовало сворачивать, потому что соглашение было достигнуто, и более обсуждать им было нечего, но разговор неожиданно вильнул в сторону по вине неожиданно вмешавшихся в его ход обстоятельств. В баре ощутимо повеяло мертвечиной. Не запахом гнилой плоти – хотя шумер был почти уверен, что это только вопрос времени – но мертвенной энергетикой ходячих мертвецов. Майя не оставил это явление без комментария, пригласив гостя разделить с ним зрелище. Энлиль обернулся всего за миг до того, как на него и Кавиля брызнул фонтан стекла, машинально заслонившись от этого шквала стеной воздуха.

Майя оставался невозмутим, но, насколько мог судить верховный бог шумерского пантеона, вторжение мертвяков все-таки стало неожиданностью и для него. Один из первой пары зомби, особенно живописный ввиду отсутствия половины головы, пытался через стол дотянуться до Энлиля.

– И часто у вас тут такое бывает? – задумчиво поинтересовался владыка воздуха, взглянув на Кавиля. – Или только при приеме гостей?

Но майя не знал, что встречу ему назначал равный ему, а не человек, а кроме того, с его стороны направлять ходячих мертвецов прямо на встречу было слишком глупо и нелогично даже для индейца. Энлиль поднялся, быстро перегнулся через стол и ухватил зомби за шиворот, сделал вдох.

– Местного производства, надо полагать, – констатировал он, отшвыривая от себя активно загребающее руками мертвое тело. К этому моменту в зале протрезвели, кажется, все посетители без исключения. Однако двумя зомбаками дело не кончилось: Энлиль уже мог видеть еще как минимум трех – причем один внезапно появился прямо из-под стола, а другой весьма проворно подобрался сбоку – и они дружно потянулись к Кавилю, клацая зубами. У обоих красавцев это выходило так потешно, что шумер вдруг проникся комизмом ситуации и расцвел в широченной улыбке.

– Тот первый, должно быть, обознался. Кажется, ты им все-таки больше по вкусу.
Это и в самом деле походило на правду – и, к слову, хотя бы отчасти объясняло появление ходячих мертвецов. Кто-то, вероятно, воспылал приступом горячей любви к Кавилю, а его шумерский гость всего лишь случайно подвернулся под руку. Или, может быть, кто-то решил использовать его появление как прикрытие для собственной авантюры, однако это было бы уже не очень хорошо, потому что при таком повороте дело становилось для шумера немножко личным.