[AVA]https://img-fotki.yandex.ru/get/15502/95274485.5/0_df348_cad74297_orig[/AVA]По отсыревшей бетонной стене из-под низкого потолка, закопченного всевозможной немыслимой дрянью, беспрестанно курившейся в пределах замызганного помещения, кем-то по ошибке прозванного жилым, сползал кусок обоев. Бумажное полотно отслаивалось с тихим потрескиванием от шишковатой стены; скручивалось трубочкой, сметая неровным краем сыпучую бетонную крошку и, наконец, под тяжестью собственного веса падало вниз, пружиня по инерции, ломаясь на сгибах и свешиваясь к полу спиралевидными соплями. На самом деле злосчастный кусок обоев уже несколько месяцев сряду как мирно висел, не меняя своего положения, и лишь со временем больше лохматился по краям. Во всяком случае, таинство перемещения на плоскости и в пространстве побитого временем клочка бумаги не под силу было уловить даже божественному глазу. Зато с этой задачей легко справлялся божественный мозг, что в очередной раз без зазрения совести, радостно повизгивая и пуская пузыри, плелся на поводу у все того же божественного организма. Приснопамятный же организм, отъявившись в родных краях спустя пару недель после эпохального случая просветительской деятельности на благо загубленной отчизны, в данный момент призван был внимать отчету о развитии мутной имущественной эпопеи, закрутившейся вокруг недвижимой собственности ацтекского бога, пока тот прохлаждался на загробных курортах Дуата. Отчет был путанным и крайне невнятным, ибо тело, его излагавшее, оказалось слишком упорото, чтобы сохранить способность лаконично изъясняться. Вдобавок ко всему названное тело всякий раз прерывало свою бессвязную речь, беспрестанно отвлекаясь на вдохновенное вылизывание пластиковой канцелярской папки с оттиском торговой марки на обложке, на которой за пару минут до того усердно перетирались в труху сушеные грибы.
Тем временем из-за отслоившегося куска обоев кокетливо высунулась буровато-рыжая глянцевая хитиновая задница, вслед за которой показалось членистое тельце здоровенного мадагаскарского шипящего таракана. Тескатлипока даже прищурился, с интересом замечая на треугольной хитиновой башке характерный «гребень» – эдакий первичный половой признак на тараканий манер. Однажды ацтек, вознамерившись побаловать любимую игуану затейливой вкусняшкой, приволок таких домой (с «гребнями» и без) – целый выводок. Сипактли, будучи дамой, хоть и ящерицей, в еде оказалась особой шибко разборчивой: поглядела на это безобразие, придирчиво попускала слюни и не стала жрать шипящую пакость. Тескатлипока же грустно забил на неблагодарную рептилию, высказав предварительно последней все, что думает относительно оскорбления недостойной чешуйчатой тварью его божеских чувств. Про тараканью коробку тогда благополучно забыли, отшелыгав оную под диван. Память очухалась спустя пару часов, когда шипящая дрянь мирно расползлась по квартире. Половину выводка ацтек отловил лично, половину таки сожрала оборзевшая игуана – как бы там ни было, Сету посмотреть на сей насекомый загул так и не посчастливилось.
Тварь неуклюже спустилась по оторванному куску обоев, цепляясь короткими шипастыми лапками за шероховатый край и балансируя в тщетной попытке удержать жирненькую тушку на узенькой полоске бумаги. Тонкий обтрепанный край резко ушел вниз – и барахтающаяся членистоногая пакость с глухим стуком шмякнулась на пол.
– Мечтаю я о ядерной войне, – вдруг ни с того ни с сего сакраментально выдал собеседник. Тескатлипока понятия не имел, сказано ли это было лишь с целью привлечь его божественное внимание, или же взаправду каким-то неведомым замутненному галлюцинациями мозгу образом, относилось к затронутой в разговоре теме. Удолбанный в сопли мексиканец безостановочно трепался уже битых пятнадцать минут, и за это время Тескатлипока не усвоил ни слова, благополучно пропустив мимо ушей весь увлекательный рассказ. Тем не менее, ацтек оторвался наконец от медитативного наблюдения за безумно насыщенной жизнью членистоногих тварей и поднял взгляд на человеческого утырка.
– А я не мечтаю. У меня волосы испортятся, – изрек он с самым серьезным видом.
От непрошенных раздумий на предмет нелицеприятных последствий воздействия радиации на божеский организм Тескатлипоку отвлек «оживший» мобильник. Ацтек с минуту тупо гипнотизировал дисплей, скалившийся довольной и абсолютно невменяемой физиономией египетского боженьки, старательно пытавшегося запечатлеть себя на фоне… ептыть, вигвама. Затем молча сунув трубу в карман джинсов и закинувшись напоследок щедрой горстью грибов, Тескатлипока распрощался со своим уторчанным жрецом и отчалил в сторону божьих экскрементов. Фигурально выражаясь, разумеется. 
Спустя еще час ацтекское йобушко при полном пернатом параде с боевой раскраской на морде лица бодро топало по пустыньке, заприметив впереди устрашающего вида силуэт мечты бомжа-цыгана. «Мечта» при ближайшем рассмотрении оказалась сваленными в кучу деревянными шестами с нагромождением неведомого разномастного тряпичного хламья. Все это эпичное чудо инженерной мысли торчка-энтузиаста гордо венчали торчавшие в стороны «рога» электрического кабеля. Оценив нестандартность конструктивного решения, ацтек медленно обошел по кругу сей, с позволения сказать, «вигвам», и, наконец, наткнувшись на пресмыкавшегося за каким-то бесом под фиолетовой шкурой египетского боженьку, не сдержался, гаденько заржав:
– Ты что, Маугли, замерз?

[AVA]https://img-fotki.yandex.ru/get/15502/95274485.5/0_df348_cad74297_orig[/AVA]В мягком серебристом свете луны нагромождение фиолетовых шкур подозрительно смахивало на недовымершего мамонта-коматозника. Стоило лишь ацтеку заговорить, как мечта первобытного авангардизма тут же завозилась, проворно подрывая вокруг себя ямки и шустро закапываясь в песочек. Тескатлипока осмотрелся, про себя привычно отмечая, что египетский боженька все-таки был редкостным свинтусом: вокруг валялись разноцветные драные тряпки из числа тех, что, вероятно, сдуло ветром с обмотанного электрическим кабелем навершия той неведомой хуйни, что гордо призвана была именоваться не иначе как вигвамом, и огрызки кактусов, что то ли не влезли, то ли попросту заблудились в пространстве на пути к уторчанному в хлам божественному организму. Картину довершали загадочно сверкающие в лунном свете стеклянные осколки бутылки из-под мескаля и варварски растерзанный заспиртованный червяк. Тескатлипока хоть и не отличался преувеличенной брезгливостью по отношению к тварям ползущим, но ему категорически не хотелось задумываться о том, что это обдолбанное чудовище делало с несчастной личинкой.
Ацтек в очередной раз терпеливо снес и «Покахонтас», и бесхитростный посыл в известном направлении – не впервой. Разве дождешься чего хорошего от йобнутого на всю башку египтянина?.. И лишь когда в направлении царственной индейской личности полетел хоть и мелкий, но весьма оскорбляющий божественное достоинство камешек, Тескатлипока не выдержал и поспешил решительно развеять все сомнения Сета относительно факта своей материальности.
– Да ты вконец охерел, чудище? – возмутился ацтекский боженька, зачем-то отпрыгнув в сторону от достигшего-таки своей цели секундой ранее камешка и теперь мирно покоившегося в рыхлом песочке.
Из-под шкур меж тем полностью показалась размалеванная рожа египтянина. Тескатлипока благополучно проигнорировал подколки Сета относительно своего церемониального наряда и благополучия милого сердцу питейного заведения, зато не преминул сам пройтись по внешнему виду бога хаоса.
– Выглядишь, как упоротое чмо, – преувеличенно осуждающе скривился ацтек, придирчиво разглядывая обряженного в цветастые лохмотья египетского боженьку, – ведешь себя еще хуже. И не сравнивай мою чудесную рептилию со своими  шалавами. Сипактли – образчик духовной чистоты и непорочности – ну и что, что игуана.
Вообще-то дискутировать на предмет моральных качеств ацтекского пантеонного страшилища Тескатлипока намеревался в самую последнюю очередь, а потому дальнейшие излияния Сета о его неказистом существовании в пределах одной жилплощади с двумя йобнутыми на всю башку и проявлявшими в последнее время редкую половую невоздержанность по отношению к друг другу существами, бог ночи предпочел пропустить мимо ушей. Выждав, когда же неудержимый словесный поток не в меру впечатлительного египетского лотоса, наконец, иссякнет, ацтек наспех обрисовал Сету предстоящие перспективы культивирования божественного упороса в несведущих массах.
– И хреномуть эту захвати, – покосился Тескатлипока на шкуру.
Стрелки часов тем временем упорно ползли к рассвету – и воодушевленная предстоящим празднеством человеческая толпа уверенно потянулась в Теотиуакан.
Праздник весны, приходившийся аккурат на момент весеннего равноденствия, уходил корнями в далекое прошлое, в эпоху расцвета древних индейских цивилизаций и оказывался неразрывно связан с чествованием солнца как дарующего жизнь всему сущему светила, как высшей силы, наполнявшей тело космической энергией, а разум – божественным светом. Сотни паломников, облаченных в свободные бело-красные одежды, стройным потоком поднимались на пирамиду Солнца, дабы поприветствовать сияющего благодетеля Земли, неизменно поддерживающего на планете жизнь вот уже многие тысячи лет.
У подножия пирамиды толпились реки туристов; лавочники; шарлатаны, ловко косившие под индейских шаманов; представители прессы; местная администрация и черт знает кто еще. Из всей этой одухотворенной массы народа явственно выбивалась группа совершенно неадекватных субъектов, обряженных в костюмы ягуаров, с обтянутыми звериной кожей и украшенными разноцветными перьями бубнами и с зеркалами – самыми обычными, бытовыми (парочка даже за каким-то бесом, натужно кряхтя и пыжась, перла сильно поюзанный образчик напольного антиквариата). Вся эта долбанутая процессия ягуароподобных утырков со звериным рыком и улюлюканьем, распихивая ничего не подозревавших паломников, бодро шуровала на вершину пирамиды.
– Люди солнечного знамени! – воззвал вдруг самый шустрый из «ягуаров», взгромоздившись на кем-то сваленную в центре пирамиды кучу раздолбанных деревянных ящиков. – Да смилостивится над нами великий вождь, создатель мира и всего сущего!
«Ягуар», путаясь в своем хвосте, бойко отплясывал, стоя на ящиках, и вопил во всю глотку, грозно потрясая в воздухе косметическим зеркальцем:
– Возблагодарим же Тескатлипоку, всемогущее солнце и хранителя Шестой эпохи!
С первым солнечным лучом показался и сам «хранитель», гордо отсвечивая кичливым облачением и красным перьевым веником на башке. Замотивированная божественным внушением толпа в припадке религиозного почтения бесновалась на пирамиде не хуже стада почуявших свежие мозги зомби и запальчиво возносила молитвы проветривавшему перышки «солнышку» на классическом науатле – и хрен с ним, что большая часть народу в здравом уме не выговорила бы ни слова.
Апогеем театрализованного божьего произвола стало появление невесть откуда взявшейся разукрашенной, точно эпическое чудовище, «луны», облаченной в мохнатую фиолетовую шкуру, и всего более походившей на уторчанное в сопли чмище, нежели на ацтекского лунного боженьку. Эта психическая пародия на Мецтли болталась по пирамиде сродни дерьму в проруби в ветреную погоду, что-то вопила на древнеегипетском и активно растряхивала фиолетовой шкурой перед носом пафосного ацтека в перьях. Пирамиду захватило сущее безумие, когда шкура почти с головой накрыла «солнечного» боженьку. И дабы побороть коварную мохнатую луну и тем самым спасти красно солнышко, а заодно и весь мир от неминуемой гибели, кто-то из «ягуаров» прицельно запустил в шибанутого египтянина самым обыкновенным дохлым зайцем. Выдуманный некогда в разгар кактусового прихода древний ацтекский миф оживал на глазах.

Когда клинически не везет по жизни, то как-то перестаешь воспринимать неудачи как личные оскорбления от судьбы. Становится понятно, что не придет никакой добрый дядюшка и не решит все проблемы разом, а, значит нужно не только поправлять все самой, но и пытаться извлечь максимальную выгоду даже из невезения.
Но какое же глупое, неблагодарное и непосильное дело – вразумлять сразу двух боженек. Если уж существо само не может управлять собственным мозгом, то никто другой на него точно повлиять не сможет, как бы сильно он ни старался. Пока первый тупо зависает, пытаясь понять, правда ли перед ним лик несравненной супруги, или Неведомая Хуйня все-таки пришла по его душу, второй будет носиться как оглашенный, будоража воображение почтенной публики новой интерпретацией старых мифов. А стоит только  второму отвлечься и прикинуться существом разумным, сведущим в семейных скандалах и отчаянно желающим помочь, первый обязательно вспомнит о конспирации и том, что нельзя, блять, так светиться перед людьми и устроит почтенной публике приступ технофобии и восстание людей против машин. Второму же обязательно надо осыпать все песком, пылью и другим дерьмом, не считаясь с тем фактом, что с ними все еще находится женщина, и она по-прежнему зла на обоих.
– Вы зачем Мецтли обидели, балбесы? – без надежды вразумительный ответ, а просто, чтобы доебаться, спросила Шочикецаль. – У него же кролики – больное место, а если он узнает, что вместо него по пирамиде чмо египетское скакало, так и вовсе расстроится.
Похоже, теперь у лунного боженьки больным местом будет и все плешиво-фиолетовое. Ранимую творческую натуру каждый обидеть может, а тем более – два уторчавшихся в сопли придурка с завышенным самомнением. Впрочем, до каких-то абстрактных чужих обид Шочи не было никакого дела, у нее были свои обиды и очень важный вопрос: «Что с этими-то делать?»
В самом деле, пока она будет тащить упирающегося первого до раковины, чтобы подставить его голову под холодную воду и доступно объяснить, чем вредно чрезмерное употребление веществ, второй обязательно встанет на его защиту, а пока Шочи будет прессовать мозг второму, чтобы не вмешивался в дела семейные, психолог херов, и вообще иди проспись, первый обязательно сбежит и натворит кучу добрых дел, за которые Шочикецаль будет стыдно как представительнице ацтеков и жене этого чучела. Гоняться со скалкой и внушениями за первым же будет также бессмысленно, как любовь кентавра и человека, а тем временем у второго хватит мозгов мстительно разрушить пару ближайших кварталов, в который раз доказывая, что ацтеки – не добрые милые и пушистые. И кто после сегодняшнего явления «Солнышка» народу поверит, что основная хуйня все-таки возлежит на отсутствующей египетской совести?
Воображение незамедлительно нарисовало картину будущего успокоения боженек, да так ярко и с такими неожиданными подробностями, что Шочи поняла: стратегия «встань и манди» - дерьмо, а, если уж не можешь победить, то нужно присоединяться.
Хвала обдолбаным богам, присоединяться пока было не к чему, а одиноких обглоданных кактусов в убогой обстановке бара не наблюдалось. Зато наблюдались сразу двое мужчин, которым можно было пожаловаться о наболевшем, хотя Шочикецаль и сомневалась, что, пройдя через черный, пропитанный наркотиками ящик их головного мозга, ее слова не трансформируется во что-нибудь вроде: «Эй, ребята, а давайте вернемся и продолжим херить культурное наследие?»
– А, между прочим, пока вы тут хуи пинаете, обжираетесь всякой дрянью и ломаете чужие фестивали, меня тоже обижают. А ты, –  указующе-порицающий палец уткнулся в грудь Тескатлипоки. – Не проявляешь никакого интереса к тому, что охуевшие майя разгуливают по нашей земле, как у себя дома, трогают твою жену за неподобающие места и убивают ее людей в общественных заведениях.
С каких пор Шочикецаль стала считать плечи местом неподобающим, одно прикосновение к которым – это смертный грех и святотатство, она не знала и сама. Но так как ни один из ныне присутствующих не был в злосчастном баре, можно было и слегка приукрасить. Во имя творчества, добра и низкопробной мести. Шочи и приукрасила. Приглушенная обида вновь вылезла на свободу во всей своей красе. Богиня темпераментно размахивала руками, закатывала глаза, в лицах обыгрывая события недельной давности, и, даже если бы ее речь не была переполнена эпитетами о садисте-извращенце и на всю голову прихлопнутом ублюдке, даже страдающему синдромом дауна ребенку было бы понятно, о ком идет речь. Впрочем, несмотря на всю свою великую обиду, горе и желание донести до Тескатлипоки то, что в их краях завелся неадекватный псих, не помешало Шочикецаль кинуть на египтянина полный профессионального интереса и азарта взгляд, но интуитивно богиня поняла, что прерываться на предложение «прийти сегодня ночью» будет крайне невежливо, тем более в присутствии мужа.
– Вы ведь покажете ему, покажете, да? – вместо этого закончила Шочи, и внимательно посмотрела на обоих «зрителей», пытаясь понять, дошло ли до них хоть что-нибудь, или же сейчас в нее начнут кидаться поп-корном и цитировать Станиславского.
[AVA]http://5.firepic.org/5/images/2015-08/12/s0pepuy9bnig.jpg[/AVA]