Главное правило общества неизлечимо больных – не излечаться. Константин и этого не смог сделать. Его тётка о таких случаях говорила: всё не как у людей.
Вот уж в точку, старушка. Человеческим здесь и не пахнет.
Разве что вся его болезнь была одним большим розыгрышем. Несмешной, неудачной и попахивающей садизмом шуткой.
Что-то я не заметил, чтобы кто-то орал «Сюрприз!» и выпрыгивал из торта. Да и воздушных шаров не видно.
Трудно сказать, что бы он сделал, не исчезни его болезнь как по взмаху волшебной палочки, на какие меры пошёл бы. Может, даже продал бы душу дьяволу. Сейчас эта мысль казалась нелепой, а тогда, стоя у самой черты, Константин был готов на всё – действительно на всё.
Говорят, самый высокий процент самоубийств – в развитых и успешных обществах. Чем выше уровень жизни, чем благоприятнее условия, тем больше людей лезут в петлю, шагают с подоконника или смотрятся в отражение бритвы, положенной на бортик ванной. И наоборот, там, где жить тяжело, трудно, больно и голодно, самоубийцы – редкость. В концлагерях 40-х немногие убивали себя сами.
И что это говорит о человеческой природе?
Что мы ценим жизнь только тогда, когда всё летит в пропасть, да ещё присвистывает в придачу.
Бостон – один из лучших городов для тех, кто любит заменители. Бостонские улицы, какими Константин их помнил, походили на смесь разных мест, будто сам город был создан по схемам, подсмотренным где-то. Да и чего ещё можно требовать от места под названием Новая Англия?
Как будто и старой недостаточно.
Однако у Джона этот город ассоциировался с сумерками, которые скрывают от внешнего мира и позволяют делать всё, что угодно. Бостон был дружелюбным местом. В нём Константин чувствовал себя уютно, не то что в пластмассовом Нью-Йорке или позолоченном Сан-Франциско – городах-монстрах, полных суеты и огней. У него уже было один монстр. В 17 лет Джон сбежал из дома и приехал в Лондон, привлечённый огнями большого города, а закончил в дерьме, слишком уставший, чтобы двигаться дальше. Большие города делают это с людьми. В какой-то мере мегаполисы – тоже демоны: они питаются человеческими страхами.
Вот только сейчас Бостон не казался дружелюбным. Было что-то, что тревожило Константина, как незначительная деталь в давно ставшем привычным пейзаже; как новая пломба во рту. Будь он чуточку повпечатлительнее, решил бы, что сам город пытается его предупредить. Но ведь города не обладают способностью мыслить, они не могут общаться с людьми. Ведь так?
Ведь так?
Он стрельнул сигарету – только с четвёртой попытки попал на курильщика, остальные три кривили нос и гордо заявляли, что, мол, не из этих.
В наши дни все слишком трепетно относятся к курению, как будто оно убивает. Ха-ха, могу поспорить.
Последние деньги были потрачена на билет в Штаты, и Константин не мог позволить себе даже такую роскошь, как автобус. До квартиры Калпеппера пришлось идти пешком.
Если после каждого падения я нахожу силы, чтобы подняться, это делает меня либо святым, либо синусоидой, – дым привычно наполнял новые лёгкие, успокаивал заметно истончившиеся за последние недели нервы. Свежий старт, все дела. У Константина ведь появился второй шанс, так почему бы не просрать и его тоже?
По пути к лифту захватил газету, заботливо оставленную у чьего-то порога: ох уж эта милая американская привычка – доверять незнакомцам. Внимание сразу привлекла передовица с заголовком «Новая жертва сонной болезни». Пока ехал наверх, Константин даже успел узнать, что же за жертва такая – Мик Рэдли. Многообещающий полицейский, семьянин, добряк и, судя по фотографии, мистер июль 2014. Куда сильнее интересовала болезнь, поразившая его, но на самом интересном месте, как это водится, Константин достиг места назначения.
В дверь звонил, запихивая газету с недочитанной статьёй в карман плаща.

За дверью Люк ворчал, как заправский старик. Так и подмывало сказать ему какую-то гадость. Вообще-то Константин ненавидел все эти эффектные появления, хотя и сам был не прочь лишний раз щегольнуть убийственной фразочкой. Сегодня, впрочем, было не до хохм.
Он постучал ещё раз, кулаком в дверь. Так обычно стучат маньяки-убийцы в фильмах, что сразу ставит несколько вопросов.
Кто опаснее: убийца, стучащий в дверь, или входящий без стука?
– Давай не будем торопить события, золотце. Может быть, мне удастся продать тебе пару-тройку прописных истин.
Дверь наконец приоткрылась на каких-то пару дюймов. На обратной стороне, перечёркнутой цепочкой, бледнело лицо Люка.
– Кружка кофе и несколько ответов. И, возможно, я попользуюсь твоим сортиром, – напрямик ответил Константин.
Или в Америке его называют уборной?
Удивительно, но это сработало: Калпеппер захлопнул дверь для того лишь, чтобы снять цепочку и вновь открыть и впустить Джона. Константин прошёл внутрь, оглядываясь по сторонам и отмечая, что некоторые умеют зарабатывать на магии – талант, которым сам он никогда не блистал.
Люк-пройдоха, проныра и плут. Подбирает крохи с чужого стола и продаёт их как золотые слитки. А ещё меня называют жуликом, – беззлобно, даже с тенью уважения думал Константин.
Впрочем, ему, с 17 лет обитавшемуся по съемным лачугам и пропахшим клопами мотелям, любая квартира, в которой не было плесени, казалась Букингемским дворцом.
Он бросил плащ на ближайшую поверхность, после чего уселся на диван и, дожидаясь, пока Люк приготовит кофе, закурил. Чем и вызвал возмущение хозяина.
– Я думал, Америка – свободная страна, – ухмыльнулся Джон, сделал ещё одну затяжку – да такую глубокую, что ей можно было бы делать искусственное дыхание – и затушил сигарету в ближайшем цветочном горшке.
– Видел внизу твой магазин. Я думал, у тебя дочь, – «дочь» он произнёс с таким тоном, который обычно заставляет отцов строить башни с темницей, в которой упоминаемая особа проведёт ближайшие пару-тройку десятков лет.
Он отхлебнул кофе.
– Мне нужно знать, что нынче шепчут о затмении, – Джон предостерегающе поднял палец и добавил: – Только давай сразу пропустим ту часть, где ты не понимаешь, о чём речь, а я рассказываю, что притащился сюда через океан не в игры играть.
Затмение – пятно на мироздании, мёртвая зона в цепочке событий. Что-то произошло с миром, что-то, скрытое ото всех. И последствия мы начинаем ощущать только сейчас. Возможно, весь мир уже катится в пропасть, а мы об этом и не знаем. Возможно, пропасть уже вокруг нас.
Джон Константин был последним человеком, от которого зависели мир и его спасение. Но каждый раз, видя зарытую тайну, он обнаруживал себя рядом с лопатой в руках.

Джону всегда было легко общаться с такими людьми, как Калпеппер: достаточно просто прищуриться и сделать паузу в разговоре, чтобы тот заподозрил что-то неладное и начал рассказывать то, о чём секунду назад отказался и думать.
– Меня волнуют женщины, запах цветов после дождя и лёгкий джаз, – без тени улыбки проговорил Джон. – А затмение меня напрягает.
Так что когда Люк сделал красноречивую паузу на слове «совпадение», Константин просто продолжил пить кофе, предоставив хозяину дома вариться в соке из сомнения и дожидаясь, пока на пол вытечет правда. Он пил кофе с таким заметным удовольствием, будто пытался заменить им попавший в немилость никотин.
– По рукам.
Он откинулся на спинку дивана, внимательно слушая Люка. С такими парнями, как Калпеппер, нужно держать ухо востро и не принимать на веру каждое их слово. Впрочем, Константин недаром прилетел из-за океана: как источник информации Люк оправдал себя. Он держал руку, что называется, на пульсе.
– Забудь про греков, они – просто детская сказка, – пробормотал Джон, обдумывая услышанное.
Языческие боги. Ненавижу, когда они оказываются замешаны.
Эти мамонты имели обыкновение устраивать вокруг себя настоящий срач. Так, где они проходили, оставался след из выжженной земли, мёртвых тел и разбитых судеб.
Всегда найдётся пара-тройка неудачников, подпитывающих древних духов безумной энергией, удерживая богов в мире, который давно разучился верить.
Когда Константин задумывался  о древних богах, всё, что он видел – это комок дряни, скопившейся в раковине, массу из жира и волос, через которую много лет текла грязная вода; вся грязь мира, которую кто-то вытащил из канализации, сложил в кучу размером с манекен, а затем оживил с помощью безумной энергии, которая подпитывает толпу линчевателей. Неплохо будет, если их засосет в ничто вместе с горсткой идиотов, решивших, что они вправе изменить мир.
Сам Джон никогда не относил себя к верующим. Он слишком много повидал в мире и лицом к лицу сталкивался с дьяволами, ангелами и прочими ветхозаветными персонажами. Да, он точно знал – они существуют, но верил ли? Не больше, чем можно верить в почтальона, Эйнштейна или тот факт, что кактусы колючие.
Что до Бога… Опыт говорил Константину, что Бог должен существовать. Но его разум утверждал, что никогда не сможет понять Бога. А сердце тем временем подсказывало, что Джон для этого вовсе и не предназначен.
Истинная вера была чем-то большим, чем просто готовностью принимать выдумку за чистую монету. Истинная вера была мощной энергией – она была магией в чистейшем виде, недаром же на ней так стремились нажиться все кому не лень.
Константин потянулся к сигаретам, но остановился на полпути.
– Прости, золотце, ждать – это совсем не в моём стиле. У меня может и не найтись столько времени, – Если ритуал обратим, то я уже труп с чёрным комком слизи в груди.
– Есть какие-то идеи, кто может за этим стоять? За всю историю нашлись бы единицы сообществ, которым под силу подчинить себе небесные тела. И никто из них не дожил до сегодняшнего дня.
Да, существовало несколько сильных колдунов-одиночек, но им бы пришлось объединиться, чтобы всё это провернуть. А они скорее убили бы друг друга, оказавшись в одной комнате.
Или я что-то упустил, пока слонялся по раковому корпусу и выплёвывал лёгкие?
Конечно, кроме того факта, что мир сошёл с ума.

Константин недолюбливал колдунов по одной причине – большинство из них были мудаками. Они либо наряжались в нелепую одежду и использовали магию словно воду, либо вели себя как грёбаные спасители человечества.
Калпеппер входил в число первых.
Его вопрос содержал скрытый намёк – уж не вообразил ли ты, Джон Константин, будто способен хоть что-то изменить в этом мире?
Нет, не думаю. Мне даже трусы не всегда удаётся сменить.
Так какие у него основания считать, что он справится там, где другие оказались бессильны? Разве что только одно.
– Я идиот.
Константин поднялся, начал натягивать пальто.
– Читал эту надпись на пачках сигарет – «курение убивает»? Оказалось, что они не соврали. У меня рак в последней степени… был, по крайней мере.
Константин взялся за это дело не потому, что спасал мир – он спасал себя. Миру просто повезло.
Он вышел на улицу с дурным чувством, какое бывает, когда покидаешь туалетную комнату с половиной рулона, приставшей к ноге: что-то происходило, что-то очевидное, но пока скрытое от Джона. И оно пованивало.
О боже. Снова по уши в дерьме.
Он с удовольствием закурил.
Самым ужасным в Америке – помимо, конечно, их повальной одержимости бейсболом – было то, что здесь он не чувствовал себя Джоном Константином. Ну, понимаете, сигарета между зубами, кривая усмешка, старый-добрый плащ, приспущенный галстук. Здесь он был сраным Коломбо.
Казалось, город говорил ему: грядёт великое будущее, Джон Константин, и самое время поговорить с уродами, убийцами, мертвецами и безумцами.
Выход из переулка прямо перед ним перегородили несколько силуэтов. Константин остановился, обернулся затем лишь, чтобы удостовериться: путь к отступлению тоже отрезан.
Что ж, начну с уродов.
Угадать их намерения было несложно.
– Парни, а вы случаем не из тех, кто танцует так, будто никто не видит?
Отлично, Джон Константин, просто отлично. Ты победил рак, Нергала, огромную тучу элементалей, а всё для того, чтобы огрести от кучки американских гопников.
История всей моей грёбаной жизни.

***
О, это так замечательно.
Они привезли меня в больницу.
Константина всегда раздражала наглость врачей: стоит человеку отрубиться посреди улицы в луже собственной крови и слюней, как его сразу же тащат в госпиталь.
Он приподнял край одеяла и заглянул под него для того лишь, чтоб убедиться: на него надели ночнушку.
Да что с этими людьми не так?!
Константин слишком не любил больницы. Они ассоциировались у него либо с раковым корпусом, либо с Рейвенскаром: ни то ни другое не могло быть приятным воспоминанием. Дни в лечебнице Рейвенскар были ужасны. После процедур врачи оставляли его трясущимся и блюющим, неспособным даже назвать собственное имя из-за страха откусить язык.
Но ночи были еще хуже.
Когда все пациенты были на седативных препаратах и заперты в своих комнатах, привязанные к железным кроватям, двери были закрыты на засов, а ворота зарешечены, обслуживающий персонал приходил к нему в камеру и часами истязал его. Они слышали, что он убил маленькую девочку в Ньюкасле, а у некоторых из них были собственные дети. Они ломали ему пальцы и выбивали зубы, оставляя синяки, на которые доктора, у которых тоже были дети, утром просто не обращали внимания.
Они каждую ночь выколачивали из него дерьмо, и единственной причиной их ненависти было то, что они не могли перерезать ему глотку и положить конец его страданиям.
Как всё было бы просто.
Константин поднялся и огляделся в поисках своей одежды. Брюк и рубашки не было, но на стуле у двери грязным пятном растёкся плащ. Джон накинул его поверх ночнушки, чтобы не светить по коридорам голым задом, и босиком вышел из своей палаты.
Кому тут нужно продать душу за пару затяжек?
В поисках служебного выхода на крышу, где он мог бы спокойно покурить и подумать, Константин направился по больничным коридорам, стараясь не попадаться на глаза симпатичным медсестричкам. Но пока шёл, его не покидало чувство, будто кто-то за ним наблюдает. Он даже несколько раз нервно оглянулся – всё для того, чтобы не заметить идущую навстречу женщину и врезаться в неё.
– О, простите, мэм, – пробормотал он, глядя, как по её платью расползается бурая кофейная жижа из стакана, который она несла в руке.
Надеюсь, он не был горячим.
В вопросах скорби американцы – те же британцы, только любое горе вместе чая заливают кофе.
Глаза женщины были заплаканными
– Испачканное платье сегодня не самая большая моя проблема, – произнесла она таким голосом, будто вот-вот разрыдается опять.
Константин положил руку ей на плечо.
– О, дорогуша, что случилось?
Она кивнула на ближайшую палату, где за матовым стеклом виднелась кровать с аппаратом жизнеобеспечения.
– Мой сын Мик. С ним тоже это случилось.
– Что это? – не понял Константин, подходя к стеклу ближе и всматриваясь в комнату.
– Никто не знает. Они просто не знают, что происходит, и не могут никого вылечить. Моего малыша нашли на полу в пожарной части, он просто спал. Но как можно уснуть, спускаясь по шесту?
В голове зазвенел звоночек, и Джона осенило.
– Постойте, Мик… Мик Рэдли?
Рука автоматически опустилась в карман плаща, чтобы нащупать газету, которую он нашел в доме Калпеппера. «Сонная болезнь» – большими буквами было написано на передовице.
Женщина всхлипнула и кивнула.
– Они привозят сюда всех, кто засыпает. Просто укладывают их в соседние палаты и ждут, чтобы что-нибудь произошло, – они кивнула на коридор впереди них, который в эту секунду показался Джону настолько жутким, что не хватало разве что хичкоковского мигания лампочки. – Одного за другим. А теперь и моего сына…
У Константина появилось чувство, будто кто-то пытается ему что-то сказать.

Отредактировано John Constantine (17.05.2015 20:36)

Почему-то появление Калпеппера не удивило Джона. Озадачило, разозлило и насторожило, но не удивило. Он медленно обернулся на голос и как раз успел к фразе о «той самой болезни».
Порядочные люди, – мрачно подумал Константин, – поставили бы в конце подобного заявления восклицательный знак.
– Ненавижу драки – я в них не силён. Это не особенно хорошее тело, но пара его частей дорога мне как память, – Джон недоверчиво прищурился, сделал шаг по направлению к Люку и, схватив его за грудки, прижал к ближайшей стенке.
– Это не болезнь, и ты знаешь об этом. Неужели в твоём любимом эфире не прошло и шепотка? Да в этом месте просто несёт магией, это даже любитель с третьесортным переводом «Гримуара» почувствует.
Знакомые Джона Константина сходились во мнении, что ему предстояло много узнать о правилах хорошего тона – начиная с того, что это такое.
Он наклонился к медиуму так близко, что мог разглядеть крем на его коже и унюхать тонкий запах, исходивший от волос или подбородка, или что там принято мыть чаще раза в неделю. Этот запах неожиданно успокоил Константина. Он тихо проговорил:
– Возможно, ты считаешь себя элитным мелким белоручкой, который ни во что не вмешивается, но не в этот раз. Ты покажешь мне, с кого всё началось, и сделаешь это сейчас.
Он отпустил Люка и сделал шаг назад.
– А по пути расскажешь мне обо всём с самого начала. Но немного позже, чем книга Бытия.
Но не успел Константин и сигареты достать, как что-то пошло не так.
Что-то всегда идёт не так! Но обычно к этому моменту я успеваю слажать с магическим кругом.
Странная штука приключилась со светом: он стал очень тусклым и холодным. Мигающая лампочка под потолком вдруг окрасила больничный коридор в мертвецкие тона. Куда-то исчезли все медсёстры и больные, и даже мать Мика Рэдли пропала, хотя секунду назад Константин видел её возле палаты.
Дыхание Джона превратилось в облачко пара.
В дальнем конце коридора послышался гул – рокот надвигающейся беды, от которой задняя часть шеи покрылась потом. Нечто надвигалось оттуда, из-за поворота: вот уже показалась его тень, огромная, вся сплошь углы и крючки. Это нечто двигалось грузно, но быстро, оно будто валилось вперёд. Это был невообразимый ужас в чистом виде, какие встречаются разве что в кошмарных снах, когда больное, измученное воображение услужливо подсовывает нам всё самое страшное, что успело накопить.
Оно не выбирало пути – валилось по полу, карабкалось по стенам, ползло по потолку.
Из-за угла показалась чёрная лапа, когтистая и цепкая, словно у летучей мыши, и больше раз в десять. Константин решил, что не очень-то хочет досматривать это кино. Он сорвался с места, не забыв по пути придать ускорение и Люку.
Вечная беда с этими невообразимыми ужасами. Их слишком легко вообразить.
Он врезался в ближайший поворот с изяществом и грацией тюленя. Выбор был невелик: запереться в одной из палат или разыскать лестницу на крышу. Позади гремели падающие каталки, разлетавшиеся по полу медицинские принадлежности, а может, и пара стен – всё, что оказалось у чудовища на пути.
Лестница. Определённо лестница.

Джон Константин повидал много монстров, и не всех из них останавливала закрытая дверь. Что ж, не в этот раз.
Он уселся на парапет, отделявший крышу от десяти этажей свободного падения, достал сигарету и прикурил. Предложил бы Калпепперу, но в голове мстительно зазвучало: «Здесь не курят». Да и плебейские Silk Cut вряд ли удовлетворили бы возвышенные потребности этой аристократической рожи.
Первейшую же потребность Люк выдал на едином дыхании, одним словом обозначив их текущее положение.
Чудище с другой стороны двери ударилось ещё несколько раз – и стихло, будто передумало лакомиться двумя проходимцами.
Или отправилось на поиски другого пути.
Пока Калпеппер не сказал ему ничего стоящего. В любом городе должно быть что-то странное и неописуемое – правда, это обычно связано с новостройками, цена которых неоправданно завышена.
– Пошурши. Ночь длинная, пачка сигарет полная.
Дождавшись, когда Калпеппер устроится поудобнее и позволит волнам эфира омывать своё молодящееся астральное тело, Константин достал из плаща помятую газету. Он во второй раз перечитал заметку о сонной болезни, свалившей Мика Рэдли прямо в пожарной части.
У Джона был нюх на такие вещи. Он чувствовал, что это место, эта больница, куда свозили умирать впавших в бессознательное людей, смердела вмешательством не из человеческого мира. А ещё он думал, не могло ли солнечное затмение как-то быть связано с этим? Если одних оно исцелило, что мешало забрать жизнь у других?
Ты знаешь, что нужно остановиться на этом, Джон Константин. Эти рассуждения ни к чему хорошему не приведут.
Его внутренний голос, как всегда, был прав. В конце этих рассуждений ждал один-единственный вопрос, простой как банка.
А не живу ли я взаймы?

***
Калпеппер пришёл в себя 15 минут и четыре сигареты спустя.
– Ну? – коротко поинтересовался Константин, одним вопросом выражая сразу и нетерпение, и готовность к действию, и раздражение от долгого ожидания.
Оказалось, что Люк вытащил из эфира образ какой-то девочки – первая жертва болезни, она лежала здесь же, в больничной палате. Определённая логика в этом была: хочешь исследовать реку – следуй к её истоку, а в случае с болезнью смотри на первого пациента.
– Что ж, пойдём, проведаем девчонку.
Он направился было прочь и только собрался произнести коронную фразу «Дамы вперёд», как понял: единственной двери, ведущей с крыши, недоставало одной маленькой, но очень важной вещи.
Дверной ручки.
– Хей, Люк, слабо выбить её? – Калпеппер не проявил особого энтузиазма.
Константин глубоко вздохнул.
– Чёрт, всю работу приходится делать самому.
Хорошо хоть не выбросил газету.
Он сжёг её, осторожно прикрывая от ветра. После чего собрал пепел в ладонь и, матерясь с ливерпульским акцентом, принялся чертить на двери знак.
Это только в фильмах герои чуть что пускают себе кровь, а Константин это дело не очень любил. Во-первых, больно, а во-вторых, потом хрен остановишь. Кровь Джона, смешанная с демонической, и вовсе могла подпортить ритуал.
С другой стороны, с его-то послужным списком умереть от заражения было большой удачей.
Закончив с руной «Райдо», Константин выставил перед ней руки и, сконцентрировавшись, проговорил слова открытия. «Райдо» – символ пути – сперва заискрилась, а после начала бледнеть и исчезать. И вместе с ней – сама дверь.
– Быстрее, – бросил Джон через плечо прежде, чем скрыться в проходе.
Подгонять Калпеппера не было нужды.
Внутри всё выглядело спокойным. Вот только огромные царапины на полу, стенах и даже потолке не внушали доверия. Зверь, оставивший их, должен был быть размером с лошадь. На всякий случай Джон взломал первый попавшийся противопожарный шкаф и взял оттуда топор. В ночнушке, избитый и с топором, он, должно быть, производил неизгладимое впечатление.
Больница словно вымерла: ещё недавно она была наполнена шумом и движением, персонал ходил взад-вперёд, звонили телефоны, пищали приборы в палатах… Теперь не было никого. Остались только «сонные» пациенты, да и те не подавали признаков жизни. Свет ламп стал бледным, отдающим синевой морга.
– Чувствуешь это, Калпеппер? – шёпотом произнёс Джон. Отчего-то не хотелось говорить громко.
Его дыхание превращалось в пар.
Он бы и сам не смог описать, какое именно «это» имел в виду, но оно точно было здесь: следовало за ними по пятам, скрывалось в уголке глаза, вызывало желание оглянуться. От него задняя сторона шеи покрывалась мурашками.
Константин пообещал себе, что ни за что не обернётся, и покрепче перехватил топор.
Нужная им палата была в самом конце коридора. Их шаги гулким эхом пролетали до конца и обратно, отчего Джон автоматически стал ступать осторожнее.
Девочка лежала, увитая многочисленными трубками. Тощая и маленькая, она казалась провалившейся в кровать. Треугольное личико хрустальной красоты наводило на мысль о принцессах в прозрачных гробах. Чем бы ни была эта сонная мысль, она высосала из ребёнка все соки.
– Они умирает.
Внезапно девочка вздрогнула. Из-под закрытых губ раздался стон, ресницы задрожали, глаза под закрытыми веками поворачивались в разные стороны. Она замычала что-то, и звуки, сперва казавшиеся невразумительными, с каждым разом приобретали форму. «Он идёт!» – в ужасе бормотала девочка.
Константин и Калпеппер переглянулись. Почему-то оба сразу поняли, о ком идёт речь.
– Закрой эту чёртову дверь, – прохрипел Джон.
Первым делом он отложил топор.
– Что-то происходит в её сне. Нужно его посмотреть – возможно, это станет разгадкой. Мне понадобится твоя помощь.
Константин опустился на колени по одну сторону её кровати и знаком показал Люку сделать то же по другую. Одну руку он положил на лоб ребёнка, холодный и сухой, другую протянул медиуму.
Как всегда, Джон забыл про магический круг.

Отредактировано John Constantine (26.07.2015 22:53)