Вот уже много лет каждое утро для Фенрира начиналось одинаково. И не важно, где он жил, на какое имя отзывался и чем занимался, он всегда старался придерживаться ежедневного утреннего ритуала. Подъем в шесть утра. Пробежка. Душ. Чашка кофе и утренняя газета. Газету, к слову, он даже не читал. В лучшем случае просматривал по диагонали, убеждаясь, что никаких глобальных катаклизмов за ночь не произошло, и мир по прежнему тверд и незыблем. Все остальное его обычно мало заботило.
Утро семнадцатого марта ничем не отличалось от любого другого. Подъем, пробежка по пустым в такой час дорожкам раскинувшегося недалеко от дома парка. Душ. Крепкий кофе без сахара. Сделав первый глоток, Фенрир развернул газету, небрежно скользнул взглядом по заголовкам, перевернул несколько страниц и, зацепившись взглядом за один из заголовков, тихо выругался. Он дважды перечитал короткую заметку, словно надеясь, что смысл прочитанного изменится. Разумеется, этого так и не произошло. Все было написано коротко и ясно, черным по белому. Но... Веланд ведь бог, он не мог просто взять и умереть, тем более так нелепо. Это просто в голове не укладывалось!
Наверняка это какая-то ошибка, решил Фенрир, по памяти набирая знакомый номер и почти всерьез ожидая услышать знакомый хриплый ото сна голос с так и не сгладившимся акцентом, возмущающийся, какого черта кто-то звонит ему в такую рань. Но так и не дождался. Не было даже гудка, только безликий голос автоответчика невозмутимо сообщил, что абонент временно недоступен. По домашнему телефону тоже никто не ответил, и Фенрир начал беспокоиться всерьез. Не то чтобы они были близкими друзьями, нет, но Веланд был одним из немногих представителей родного пантеона, с кем Фенрир поддерживал связь и, что немаловажно, кому он никогда всерьез не желал перегрызть горло. Так что, стоило ли удивляться, что судьба бога-кузнеца была Фенриру небезразлична. И если Веланда действительно убили, то он обязательно найдет того, кто это сделал...
В Мехико Фенрир вылетел первым же рейсом. За то время, что было у него до самолета, он успел провести целое расследование, перерыв гигабайты информации в сети. Надежда, что это все какая-то ошибка, развеялась как дым. Фотографии и видеозаписи были повсюду, по большей части смазанные, отвратительного качества, снятые с приличного расстояния. Но главное Фенрир разглядел. Это точно был Веланд, и он абсолютно точно был мертв. Даже божество не смогло бы выжить после того, что с ним сделали. А убийц было двое. Их лица были Фенриру незнакомы. Ну что ж, кем бы они ни были, они заплатят за содеянное.
Оказавшись на месте, Фенрир первым делом отправился в дом Веланда. Разумеется, застать там кого-либо, он не рассчитывал. Веланд любил уединение и предпочитал жить один. Взламывать замок не потребовалось, запасной ключ обнаружился под одной из половиц на крыльце. Фенрир переступил порог, невольно вспоминая как они познакомились – тогда, много лет назад, он точно так же вломился к Веланду в дом. И угодил в ловушку. Неизвестно, чем бы тогда все могло закончиться, но вслед за хозяином дома заявилась троица демонов, и Веланд переключился на нового противника, на тот момент показавшегося ему более серьезным, чем пойманный волк. Как оказалось, ничто так не объединяет, как общий враг...
В доме было тихо и пусто. Никаких ловушек на чужаков тоже не было – эта привычка бога-кузнеца осталась в далеком прошлом. Спустившись вниз, в подвал, бывший по совместительству и мастерской, Фенрир обнаружил то, что искал. Пистолет привычно лег в ладонь, найденные тут же патроны были заметно тяжелее чем обычно. Веланд постоянно совершенствовал свои изобретения, так что сказать наверняка, что именно это за пули, Фенрир не мог. Если повезет, то они будут посерьезней обычных, а если нет... Ну что ж, придется обойтись тем, что есть. А на крайний случай всегда есть клыки и когти.
Покинув опустевший дом, Фенрир отправился на поиски места преступления, потратив на это остаток дня и приличную часть ночи. Нужная пирамида обнаружилась примерно в пятидести милях от города когда почти полная луна стояла уже высоко. В такой час там, естественно, никого не было, и только желтые ленты, которыми была огорожена пирамида, напоминали о произошедшем. Фенрир раздраженно сорвал ленту, поднялся на плоскую площадку на вершине. Принюхался. За последние день-два здесь не потоптался только ленивый... Проклятье!
Фенрир с сомнением посмотрел по сторонам, убеждаясь что в пределах видимости никого нет, потом бросил быстрый взгляд на луну. И начал раздеваться. Сбросив одежду, он пару секунд просто стоял, собираясь с духом. Потом судорога скрутила мышцы, и человек исчез, а на его месте появился огромный волк. Вдохнул холодный ночной воздух... От так и не выветрившегося толком сладковатого с металлическими нотками запаха крови шерсть на загривке встала дыбом, из горла вырвался угрожающий низкий рык. Это отрезвило. Фенрир принюхался, пытаясь вычленить из мешанины запахов побывавших здесь людей те запахи, что были ему необходимы. Мгновение или вечность спустя ему это удалось. Он сумел взять след! Найти убийц теперь будет совсем несложно.
Так и оказалось. Запах привел его обратно в Мехико, в самый центр города, к какому-то кабаку с непроизносимым названием, да еще и закрытому. След оборвался. Запах, приведший его сюда, рассеялся, заглушенный вонью городских трущоб. Замечательно! Волк мотнул головой, потом огляделся по сторонам, запоминая это место. И ушел.
Он вернется туда несколько часов спустя, при свете дня, уже человеком.

[AVA]https://img-fotki.yandex.ru/get/6702/95274485.5/0_df34b_69db1bb2_orig[/AVA]Тонкая змеящаяся лента зыбкого дыма медленно поднималась вверх, заполняя помещение сладковато-терпким запахом жженой травы. Столкнувшаяся в какой-то момент с едва ощутимым скользящим дыханием сквозняка, она меняла направление, отводя щекочущие обоняние сизые щупальца в сторону – и бог ночи невольно щурился, когда мутноватое облачко рваной полоской проплывало перед глазами, будто бы мешая точно прицелиться. Тескатлипока не целился – в этом не было необходимости. Нож летел ровно, по заданной траектории, взрезая стальным лезвием тяжелый, пропитанный пряными травяными парами воздух, повинуясь одной лишь божественной воле, что априори не подразумевала маневров. И все же успех конечного результата определялся психологической выдержкой и волевым контролем живой мишени над перемещением отдельных частей своего организма в пространстве, а в данном случае – скорее отсутствием такого рода перемещения. Титлакауан вовсе не относил себя к числу изголодавшихся по свежей крови древних божков, что сродни осатаневшей своре гиен готовы были разодрать друг друга в клочья, едва учуяв в воздухе гнилостный запашок страха. Ацтекский боженька, сказать по правде, был не таким уж и древним, никогда не морил себя постным меню и уж точно он не имел ничего общего с гиенами. Кошачья натура бога ночи брала ровно столько, сколько того требовали обстоятельства; выслеживала добычу с завидным терпением; а насытившись, забавлялась с недодавленным трофеем, пока оный не потеряет товарного вида и не наскучит вконец обленившемуся котику.
Нож со свистом рассек воздух, вонзившись точно над покрывшемся блестящей испариной темечком мексиканца. Тескатлипока лениво отвернулся, безразлично кивнув своему египетскому товарищу на трясущегося от страха и бессильной злобы, но все же поразительно притихшего человека. Недоверчиво покосившись на продукт загадочных церемониальных манипуляций бога хаоса в виде филигранно распотрошенного трупа безнадежно проспиртованной личинки, ацтек вяло затянулся косяком, наблюдая за чудесами меткости египтянина. Было скучно. Просто невыносимо и катастрофически скучно. Тескатлипоку бесил едва не обмочивший штаны лысый хрен Альваро; бесили застывшие в немом оцепенении обсмоктанные утырки, бывшие дружками этого облажавшегося мудака; даже дохлый червяк, чьи говеные потроха стараниями йобнутого египтянина сейчас были щедро размазаны по барной стойке – и тот бесил ацтека со страшной силой. Но всего более бога ночи выводил из себя тот факт, что даже самое, по его меркам,  плевое, земное и заурядное дельце за каким-то бесом требовало к себе его личного пристального внимания. Прохимиченный всевозможной токсичной дрянью божественный мозг наотрез отказывался понимать, какого рожна, едва отъявившись в родном Мехико после занимательной экскурсии по северным широтам земного шарика, Тескатлипока вынужден был выслушивать истеричные причитания неуравновешенного поверенного одного из подконтрольных ему наркокартелей, не получившего заявленную партию товара в оговоренный срок. Впрочем, взаправду убивать лоханувшихся людишек бог ночи не планировал: так, поглядеть на обделавшихся от страха мексиканских громил, побесоебить на досуге да и спровадить чертей разгребать ими же самими оставленное дерьмо.
Не проявляя сколько-нибудь явного энтузиазма, Тескатлипока в очередной раз молча принял воспитательную эстафету. Рывком ацтекский бог вытащил из обитой почерневшим закопченным деревом стены стальной нож, что мгновением ранее со свистом полоснул пространство, проходя в опасной близости от человеческой шеи. Заточенное лезвие коснулось взмокшей от пота кожи мексиканца, утыкаясь острием в горло. Смердящая паскуда смешно гримасничала, мелко подрагивая всем телом, но продолжала покорно молчать, вымученно таращась на своего бога, не в силах отвести взгляд под неумолимым воздействием божественного внушения.
– Как думаешь, как скоро мне надоест? – вкрадчиво поинтересовался ацтек, надавливая на рукоятку ножа, так что в том месте, где острие касалось кожи, набухла красная бусина крови. Вопрос был риторический, а посему затравленный мексикашка продолжал безмолвно взирать на своего покровителя, источая звериную ярость и не имея ровным счетом никакой возможности выплеснуть оную на своего обидчика. Глядя в черные глаза одуревшего от беззвучной злобы и животного ужаса смертного, Тескатлипока отлично чувствовал настроение своего незадачливого жреца. Глумливо оскалившись, бог ночи отнял нож от человеческой шеи и отошел на необходимое для очередного броска расстояние.
Ацтек метнул нож, едва развернувшись лицом к скованной страхом живой мишени, и не успел задать нужную траекторию полета, отвлекшись на ставшее внезапно острым и явственным ощущение чужого божественного присутствия. Существо совершенно определенно не было богом – аура казалась иной и очень сходной с аурой парочки хорошо известных двум недобрым боженькам пантеонных чудовищ. Не такой, конечно, безжалостно задавленной божественной волей, что намертво запирала необузданное зло в телах двух забавных зверушек – явившееся существо однозначно отличалось самостоятельностью. Об этом недвусмысленно свидетельствовал хотя бы тот факт, что облик гость имел вполне человеческий. И все же куда как большее любопытство вызывало то обстоятельство, что в энергетике посетителя отчетливо узнавались дрянные нотки паскудного северного пантеона, некая нынче дохлая зараза из числа божественных тварей которого на беду свою рискнула давеча сыграть против отнюдь не самой безобидной, но весьма трепетной ацтекской фиялки.
По лицу Тескатлипоки короткой судорогой прошлась злая усмешка. Он перевел взгляд на позабытую свою мишень – и ухмылка сползла с его лица так же скоро, как и появилась.
– Блядь… – коротко выругался ацтек, видя как грузное тело Альваро безвольным мешком оседает на пол, а дебилковатое выражение лица мексиканца отныне расцвело новой деталью – застрявшим по самую рукоять в черепе, ровно промеж глаз кухонным ножом.
– Даю минуту, – зло процедил бог ночи, вновь оборачиваясь к незнакомцу, – чтобы поведать, с хера ли я должен спустить тебе появление этого гребаного мертвяка?
Тескатлипока метнул взгляд в сторону пригвожденных к полу страхом товарищей бесславно почившего горе-жреца.
– Уберите его, – обратился ацтек на этот раз к замершим в благоговейном безмолвии смертным, – и съебите нахуй с глаз моих.

Естественно, внятного ответа от патлатого ацтека, совсем недавно вырезавшего еще бьющееся сердце из груди Веланда и сожравшего его на глазах у целой толпы смертных, вооруженных фото и видеокамерами, Фенрир так и не услышал. Так, одни угрозы, причем не очень-то изобретательные. И судя по выбору слов, ацтекский бог понял откуда он, но кто он такой точно не знал. Иначе бы сообразил, что уж кому-кому, а Фенриру чертоги Вальгаллы ни при каком раскладе не светят. А встречи с родной сестрой, пусть даже однажды, много лет назад, прямо и недвусмысленно давшей ему понять, что если он еще раз сунется в ее владения, то останется там навечно, он не боялся.
- Может и так, но и тебя с собой прихвачу, - пообещал он, но ацтек уже повернулся к нему спиной и направился к барной стойке, всем своим видом демонстрируя, как мало его интересует происходящее вообще и он сам в частности. Ну и черт с тобой!
Фенрир пожал плечами и перевел взгляд на второго бога, на первый взгляд показавшегося куда более разумным и адекватным. Но только на первый. Спокойный тон и показное миролюбие могли обмануть кого угодно, но, приглядевшись повнимательнее, Фенрир почуял в нем силу, древнюю, как сам мир, и разрушительную, как ураган. И это производило впечатление. Даже аура Одина, старейшего из асов, так не подавляла, как скрытая за маской показного спокойствия аура стоявшего напротив него божества. И Фенрир отступил. Пусть он всего несколько секунд назад был готов попытаться разорвать зубами горло нахальному ацтеку, но связываться с этим пока еще неопознанным божеством желания у него не было. Он не самоубийца. 
– Только с теми, кто убивает моих друзей, - ответил он, впрочем, заметно сбавив тон. - Я – Фенрир. А кто ты? И что этот старый дурак вам сделал?
Тем временем со стороны барной стойки донеслось какое-то шипение, затем звук льющейся жидкости, - ацтек стоял к ним спиной, и хотя Фенрир не выпускал его из поля зрения, подробности манипуляций "замечательного, но очень расстроенного боженьки" остались скрытыми от его глаз, - и помещение наполнил резкий удушливый дым, оставивший далеко позади висевший в помещение плотным облаком запах горящей травы. Фенрир поморщился, едва удержавшись, чтобы не прикрыть нос и рот ладонью, потом повернулся к явно заскучавшему ацтеку.
-  Не видишь, мы разговариваем, - отозвался он.
Как эти двое умудрялись без малейшего видимого неудобства дышать этой дрянью, что по какому-то недоразумению считалась здесь воздухом, было выше его понимания.

[AVA]https://img-fotki.yandex.ru/get/6702/95274485.5/0_df34b_69db1bb2_orig[/AVA]В ответ на замечание звереныша – а именно таковым он, судя по названному им самим имени, и являлся – Тескатлипока лишь глумливо оскалился. Божественное чутье в очередной раз исправно сработало: ацтек угадал и с природой заявившегося гостя, и с пантеоном. Все-таки непродолжительное общение с лицемерной швалью вроде Веланда не прошло бесследно, а уж корявая попытка этого отмороженного чучела заявить о себе миру, прибрав к рукам чужую паству и столь затейливым образом избавившись сразу от двух надоедливых зараз, и вовсе прочно врезалась в сознание недоброго, а теперь еще и крайне обиженного боженьки. Энергетическая память с лихвой давала фору памяти и зрительной, и моторной, да и любому другому привычному, с точки зрения всякого человеческого существа, способу узнавания. Неутешительным итогом недолгого, но самостоятельно за себя говорившего сотрудничества ацтекского бога стихий с отдельно взятым представителем северного пантеона, стала подсознательная ненависть ко всякой твари родом из далеких мерзлых краев. Наверное, обобщать не стоило, но иначе не получалось. Впрочем, справедливости ради, стоило заметить, что сам Тескатлипока не больно-то и старался. Божеству, природа которого зиждилась на утверждении постулата, суть которого сводилась к идее о том, что конфликт есть наиболее действенный способ изменения мира, культивировать в себе ненависть по отношению к кому-либо, хотя бы однажды посмевшему перейти ему дорогу, не составляло труда и более того, не доставляло серьезного дискомфорта. Скорее, напротив – это было естественно. Ровно настолько же естественно, насколько для хищника естественно кормиться живой плотью.
В отличие от своего египетского товарища, сам ацтек представляться незваному гостю не собирался: во-первых, он совершенно не был настроен откровенничать с пришлыми тварями на предмет неказистой своей судьбинушки да тяжких моральных травм, одолевших живую трепетную натуру ацтекского боженьки; а, во-вторых, ну нафиг – не барское это дело. Однако, потеряв очень скоро всякий интерес к растерзанной личинке, загашенному в хлам сетовскому косяку, бездарно переведенному продукту национальной алкогольной промышленности и всему тому нелицеприятному срачу, что бог ночи собственноручно за каким-то бесом развел на злосчастной барной стойке, Тескатлипока развернулся к Фенриру лицом и теперь, лениво облокотившись на столешницу, с нескрываемой насмешкой в упор глядел на скандинава, всем своим видом демонстрируя откровенную заебанность ситуацией, впрочем, пока молчал, а притихший злобнобоженька – это уже серьезная заявка на бескровное разрешение любой сомнительной эпопеи.
Краем уха Тескатлипока слушал разрозненные и унылые рассуждения Сета об их увлекательном путешествии по недружелюбным скандинавским просторам и неизменно ловил себя на мысли о том, что даже сей незабываемый круиз по чужому безвременью не осел в сознании бога ночи настолько невыразимо мерзким маслянистым осадком, что неизменно отдавался в душе яростным отторжением и почти маниакальным желанием вытравить, выскрести из себя даже смутное напоминание о свершившемся факте. Возможно, все дело было в том, что находясь даже в самой непроглядной заднице мира, он все еще оставался живым. Без сомненья, это был не самый отвратительный опыт в бесконечно увлекательном и не в меру насыщенном жизненном пути ацтекского боженьки, но и почившему Веланду сей занимательный факт никак не играл на руку.
Взаправду же нынешний бессмысленный треп Тескатлипоке уже порядком осточертел. Бесил ацтека не столько сородич убиенного скандинава, заявившийся вдруг справиться о причинах расправы над «добрым другом», сколько то обстоятельство, что названный треп, вторгаясь в размякшее, насквозь пропитавшееся травяными парами сознание бога ночи, вынуждал ленивую мысль обторчавшимся глистом ползти совсем не в том направлении. И направление это не имело уже ничего общего ни с дохлыми северными божками, ни с их сочувствующими соплеменниками. – Удовлетворился? – зло прошипел ацтек Фенриру, не дав тому вставить ни слова в ответ на разъяснения египтянина. – Похорошело? Теперь вали. Выпить не нальем – считай, что рожей не вышел, зато могу придать ускорение.